Доминика и Бовалле
Шрифт:
— Она там будет, — спокойно ответила она.
Бовалле заметил, что отец и сын внимательно взглянули на нее, но она и бровью не повела. Он поднялся, поцеловал ей руку и откланялся.
Когда за ним закрылась дверь, дон Диего раздраженно пожал плечами и бросился к окну.
— Зачем вам нужно было приглашать его на пятницу? — спросил он. — Вы так им очарованы? Он разгуливает с таким видом, как будто купил весь Мадрид.
— Я подумала, что, возможно, он развлечет меня, — ответила ему мать. — Очень представительный мужчина! Весьма забавно, сын мой, видеть вас в
Дон Родригес запротестовал:
— Любовь моя, как вы можете так говорить? Диего достойный кабальеро — самый достойный в Мадриде, могу поклясться. Его осанка, его манеры…
— Очень изысканны, сеньор. Я никогда не видела его другим и, боюсь, никогда не увижу.
— Совершенно не представляю, сеньора, что вы имеете в виду, — вставил Диего с полуулыбкой.
Сеньора поднялась с кресла.
— Разумеется, нет. Вам бы следовало жить на картине, Диего, — на картине с плавными линиями и грациозными позами. Сомневаюсь, чтобы шевалье оставался неподвижным даже на картине. — Она вышла, посмеиваясь про себя.
Отец и сын переглянулись.
— У вашей матери несколько… несколько странное чувство юмора, — промямлил дон Родригес.
— Сеньор, моей матери нравится, чтобы ее считали загадочной, — ядовито заметил дон Диего. — Она сказала, что Доминика будет на балу, но так ли это?
Он открыл маленькую бонбоньерку, которую носил с собой, и положил в рот конфету.
— Если она согласится, это будет впервые.
— Предоставьте это вашей матери. Она… Она необыкновенная женщина, Диего.
— Так же, как моя кузина — необыкновенная своевольная девчонка, — сказал дон Диего.
Он облизал пальцы и закрыл бонбоньерку.
— Она холодна как лед, — раздраженно продолжал он. — Гордячка, которую нужно укротить.
— Однако вспомните, что слишком мало времени прошло со смерти дона Мануэля, чтобы она думала о замужестве, — вступился за Доминику дон Родригес. — Наверно, вам бы лучше обращаться с ней помягче.
— А разве я не мягок? — Он усмехнулся. — А пока я ношусь с ней, она становится все холоднее, и все кабальеро в городе жаждут попытать счастья. Если так будет продолжаться, она уйдет с другим. Или ее дядя де Тобар включится в игру и попытается заполучить ее для своего великовозрастного дурака, этого Мигеля. Да-да, она намекнула, что, возможно, напишет ему. Мегера!
Дон Родригес слабо возразил:
— Не думаю, не думаю. Она пока что не собирается замуж, а ваша матушка не спускает с нее глаз. Возможно, вам не следует докучать ей.
— Я перестану с ней церемониться, если она будет все так же холодна, — пообещал дон Диего. Его глаза блеснули, и дон Родригес отвел взгляд.
— Предоставьте это вашей матери, — осторожно повторил он. — Рано отчаиваться.
Дурное расположение духа дона Диего вполне можно было понять. Его хорошенькая кузина, наследница огромного состояния, самим небом предназначенная ему в жены, вздумала им пренебрегать — конечно, это дело рук самого дьявола. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного. Сначала он не поверил, потом начал злиться.
Что касается Доминики, то у нее
Со времени тех безумных дней на море многое произошло в ее жизни. Она была как всегда неустрашима, но при этом, осторожна. Ее отец вернулся домой, только чтобы умереть, оставив дочь на попечение своей сестры Беатрисы. Доминика обнаружила, что стала богатой наследницей с большими владениями на юге — весьма лакомый кусочек для женихов. Она попала под крылышко к своей тетке и не знала, что и подумать об этой даме.
Конечно, нельзя отрицать, что донья Беатриса добра, но было в ней что-то еще, помимо ленивого добродушия. Прожив совсем недолго под ее крышей, Доминика обнаружила, что дядя и даже кузен — марионетки, которых донья Беатриса дергает за ниточки. Она заподозрила, что ей тоже предназначена роль марионетки, и при этой мысли вздернула подбородок. Донья Доминика, за долгие годы привыкшая быть хозяйкой, не могла смириться с подчиненным положением, а также со строгими правилами, которых придерживались в Испании девушки из знатных семей. Она дала понять, что у нее есть собственная воля, и высоко подняла голову в ожидании гневного отпора. Однако его не последовало: еще никто не видел, чтобы донья Беатриса вышла из себя.
— Очаровательно, моя дорогая, очаровательно! Вам это удивительно идет, — сказала она.
Сбитая с толку, Доминика, запинаясь, спросила:
— Что мне идет, тетя?
Донья Беатриса сделала легкое движение веером.
— Эта вспышка гнева, моя дорогая. Однако вы напрасно старались, совершенно напрасно. Продемонстрируйте эти горящие взоры моему бедному сыну — на меня они не действуют, так как я слишком стара и до крайности ленива.
Доминика, которая уже тогда догадывалась о семейных планах, предпочла объясниться начистоту.
— Сеньора, если вы предназначаете меня в жены кузену, я должна честно предупредить вас, что никогда не выйду за него, с вашего позволения.
— Конечно, я предназначаю вас ему в жены, — невозмутимо ответила ее тетушка. — Моя дорогая, ради всего святого, сядьте. Вы ужасно утомляете меня.
— Я догадывалась об этих планах! — с негодованием воскликнула Доминика.
— Нетрудно было догадаться, — сказала донья Беатриса. — Но пока что не будем говорить о свадьбах. Следует соблюдать приличия. Я часто думала о том, насколько нелепо, что мы носимся со смертью, но так принято, а я никогда не иду против обычаев.
— Сеньора, но кузен недостаточно мне нравится!
Донья Беатриса оставалась столь же безмятежной, как до этого заявления.
— Разумеется, моя милая, я в этом не сомневалась. Я сама нахожу его ничтожным, а ведь я мать. Но при чем здесь брак? Не делайте эту страшную ошибку, смешивая влюбленность с браком. Между ними нет ничего общего.
— А я полагаю, тетя, что есть. Я бы не смогла выйти замуж без любви.
Ее тетка зевнула, прикрывшись веером, и взглянула на племянницу с насмешливой снисходительностью.