Домовая любовь
Шрифт:
Все вероятные покупатели пытались включить воображение и избавиться от Зининых вещей и её самой, видеть только стены, сантехнику, потолок, окна, представить, что они могут с ними сделать. Зина понимала их, она знала, что такое искать свой собственный квартирай. Она же тем временем насвайпила Сергея-отоларинголога. Побывала у него дома с отличным ремонтом в двушке-хрущёвке, пригласила его на девятьсот-пятого-года. Он был чуть полноват, скучен только временами и совсем не эгоистичен в сексе, а даже наоборот, и волонтёрствовал в поисковом отряде. Зина решила, что он подходит. Пригласила его в квартирай, он забрал её на машине от «Баррикадной». Рассказывал ей, как доставал руку пластмассового человека-паука из уха двухлетки, смеялся, Зина смеялась. Они ехали, пахучая ёлочка качалась от движения, Зина чуть дремала, темнело, огни тянулись, ехать было спокойно и почти ласково. Тут она проснулась от резкого и склизкого гудка, дальше – крика: Сергей извергал из своего полного горла объёмные слова. Их подрезала синяя
Зина решила отказаться от идеи этого первого достойного человека в квартирае. Надо было дособирать вещи. Заказать перевозку. Переехать. Дообустроить квартирай. За три дня до перемещения с девятьсот-пятого-года пришёл смотреть Саша. Зина дотянула, а теперь спешила. Она знала, что можно заказать услугу сборов и перевозки и ей бы хватило денег на лучшую и самую аккуратную фирму, но ей не хотелось, чтобы кто-то трогал её вещи. Они не валялись, но лежали, сидели, толпились на полу, столах. Зина только что закончила сложный рабочий зум, уставшая, она начала вялую экскурсию – махание руками и монолог. Там вот кухня, санузел совмещённый, тут комната, счётчики, коммуналка 5500, соседи нормальные. Саша первый смотрел не на стены, не пытался раздеть их в своём воображении, сняв с них Зинины вещи и её саму. Он глядел на Зину, на выбранные ей, принесённые сюда предметы. Расспросил, как ей здесь жилось и куда теперь она переезжает. Зине стало приятно и понятно. Через пару дней Саша пришёл снова смотреть квартиру, Зина угостила его пастой, они говорили, потом ночь смыкалась, размыкалась, и они лежали среди коробковых пирамид.
На следующий день Зина переместилась с девятьсот-пятого-года в квартирай со всей своей жизнью, одеждой, обувью, гаджетами, книгами, бумагами, утварью, посудой, некоторой бытовой техникой, а главное, прошлым – нищим детством в моногороде, бедной юностью в Москве, работами и отношениями, людьми, на завязочки привязанными к Зине проектами, сексом, соцсетями. Самый свежий там был Саша. Знакомство с ним старомодное и странное, потому что случайное, неподготовленное. Так сейчас не случалось. Зина привыкла вбивать параметры поиска, отсматривать анкеты, процеживать негодящихся в переписках. Привыкла заказывать людей как еду или одежду – через интернет. Она чувствовала, что это всё равно нормально, они же точно так же заказывали её. Главное, что всё происходило взаимно и по согласию. Но даже до приложения знакомства были предсказуемые, понятные, подготовленные, свершившиеся в кругах общих друзей или проектов.
А Саша нашёлся сам. Просто сам пришёл в её жизнь. Зина догадывалась, что он подходит квартираю. Дело не в том, что Саша очень нравился и подходил ей самой во всём. Она старалась быть рациональна, рассуждала, что влюблённость и страсть могут высохнуть, надо смотреть на то, что остаётся. Остаются совместные пространство и время. Саша удивлял Зину тем, что по сравнению со всеми мальчиками, с которыми она сооружала хоть какие-нибудь отношения прежде, ещё и дотиндеровские, он не стремился оттяпать у неё всё, не пытался заселиться полностью в её сознание и эмоции, раскидать по ним свои интересы и привычки. Он занимал мало места, но при этом был отдельным, живым и даже крупным человеком. Зина тяготела к немного полным мальчикам, она сначала волновалась, потом решила для себя, что это какой-то специальный её фетиш и ладно. Но такие, с чуть выдающимся животом, словно беременные собою же, не умещающиеся в своём теле, чаще всего лезли на всеобщее, особенно женское пространство жизни, занимали его всё. А Саша нет. Он рассказывал, но не задавливал информацией, он слушал, но не делал вид, что слушает, чтобы наконец начать рассказывать что-то своё – ему действительно было интересно её прошлое, её мысли, её самочувствие, её желания. Да, он идеально годился в первопроходцы квартирая. Зина даже иногда думала не просто пригласить его переночевать раз-два. А позвать жить. Но быстро передумывала.
И медлила, не приглашала. Говорила, что ещё не разобрала вещи. Но ведь неправда, потому что она сразу разобралась со всем, определила каждому предмету место в картирае ещё в первые двое суток после переезда. Просто она решила удостовериться, подождать, боялась, что что-то проявится. Саша был открыт, жил спокойно и без спешки, просматривался почти весь, но в нём ощущался какой-то один неясный, недоступный угол. Зина не стремилась туда, не могла понять, насколько сейчас важно туда прорваться, чтобы удостовериться, что квартираю, её будущей жизни в нём, её ощущениям в нём ничего не угрожает. Впрочем, хоть Саша не претендовал на её пространство, он всё равно занял его – Зина думала теперь о Саше чаще и серьёзнее, чем о квартирае. Поднявшись сюда, поселившись тут наконец, она не ощущала ожидаемого
Два-три раза в неделю она ночевала у Саши. Он был москвичом, но снимал однушку в текстильщиковой хрущёвке рядом с метро. Его мать жила недалеко, в двенадцатиэтажке. Возможно, тёмным Сашиным углом была мать, но Зина старалась так не думать и точно не хотела задавать вопросы. Но про мать он говорил с беспокойной нежностью, живой и настоящей. Это Зине нравилось, она никогда не смогла бы так рассказывать про свою. Та почувствовала словно (всё-таки когда-то Зина жила у неё внутри), что у дочери конструируется что-то вроде серьёзных отношений. Она писала в вотсап, задавала вопросы. Зина не признавалась – какой смысл, ещё ничего не ясно. Ещё не ступала Сашина нога в квартирае. Он был пригодным для жизни, даже очень, а вот Саша – неизвестно. В его съёмном месте было скупо и практично – всё только по необходимости, будто жилец не хотел заселяться окончательно. Саша не занимался ничем чудесным или необычным, он вёл маленький спокойный бизнес – поставлял лампочки в хозяйственные магазины. Зине это тоже нравилось, а близкое географическое расположение Сашиной мамы к нему раздражало. Всего 4 остановки на маршрутке, говорил он. По московским меркам это почти как жить вместе с родителями в моногороде в одной квартире. Но Саша не навязывал Зине мать, не говорил о ней много, ровно распределял время и пространство между Зиной, родительницей и работой.
С Сашей было хорошо всё. Говорить, есть, спать, молчать, гулять, заниматься сексом. С Сашей никогда не скучалось, не хотелось зевать. Иногда Зина садилась на него. Они утыкались друг в друга лбами. Он обнимал её, придерживал снизу. Она накрывала, защищала его сверху. Так они могли сидеть десятками минут, пока не затекали тела. Обычно на раскладывающемся Сашином диване. Зина представляла, где и как они будут сидеть так в квартирае. Она думала про диван на кухне-гостиной. Кровать в спальне не совсем для того.
Саша говорил негромко и спокойно, вытирал вымытую посуду полотенцем (Зина – никогда, ленилась), складывал свой диван-кровать по утрам, иначе по комнате сложно было передвигаться – часть пространства занимал склад лампочковых коробок. Саше всегда хватало места и времени. Ты умеешь жить – говорила ему Зина, которая всегда не успевала, делала всё в последний момент, опаздывала или приезжала раньше, задевала разложенные в домах и магазинах предметы. У Саши часто болела голова, он пил много таблеток, в том числе по рецепту от психиатра. Зина не задавала вопросов, это не экзотика, она сама жила на паксиле последние три года. Саша часто просыпался по ночам и не мог заснуть, лежал осторожно, не двигаясь, занимая ровно свою половину кровати. Зина иногда от этого тоже просыпалась, обнимала его, гладила его тело. Бывало, делала вид, что спит, и не отвлекалась на нежность – ясно ощущала тёмный Сашин угол, который увеличивался, проваливался, превращался в яму, а потом в огромный котлован. Зина лежала рядом с котлованом и боялась шелохнуться. По ночам в такие моменты ей становилось чрезвычайно страшно и холодно, она решала, что Сашу надо передумать, пересмотреть, но просыпалась утром, забывала, видела его и снова ощущала его как живого и настоящего человека. Своего человека.
Ещё Зина привыкла к Саше и его хрущёвке даже сильнее, чем к квартираю. Страшно, но текстильщиковая однушка казалась ей уютней и милее её евродвушки в престижном, экологически чистом районе. Зина догадывалась, что это очарованность Сашей разделяла её с квартираем, заставляла полюбить старую, безремонтную квартирку. Зина сама поселила Сашу внутри себя, он и ещё работа занимали всё её время. Однажды, сидя в туалете, она заметила, что большой палец её правой руки болтается то влево, то вправо. Забытое движение свайпа. Она перестала ходить в тиндер, он обрастал непросмотренными оповещениями, жил своей жизнью.
Зина принялась переживать, что квартирай не понравится Саше, покажется ему слишком вычурным, избыточным, незнакомым, чужим, высоким. Саша как-то сказал, что не любит многоэтажки – он искал себе низкое жильё, ему очень понравилась бывшая Зинина съёмная на девятьсот-пятого-года, светлая, на третьем этаже шестиэтажного конструктивистского дома. Он хотел купить её и потому, что она его познакомила с Зиной, но Сашин банк, одобривший ему ипотеку, оказался против деревянных перекрытий. Саша продолжил искать себе жильё дальше, но делал это, совсем не заступая на их с Зиной время, не таская её на просмотры, не скидывая ей ссылки, не пытаясь советоваться с ней. Ей даже сделалось обидно, что он не пускает её в свою жизнь, она сказала это прямо. Саша лишь ответил, что не хочет её грузить своими квартирными заботами, к тому же она недавно пережила нечто подобное. Сашу срочно надо было знакомить с квартираем. Зина начала продумывать событие. За сколько Сашу предупредить заранее, пригласить его днём или вечером, поехать на метро или на такси или попросить Сашу довезти их на машине, что приготовить, какое постелить бельё, какие погладить полотенца.