Домовые
Шрифт:
— Нет, все-таки безмозглые, — прошептал Акимка. — Товарища не стало, а им хоть бы хны.
— Товарищ, видать, заново родится. И помолчи — это же они нас ищут, — отвечал Якушка.
— Выходит, не совсем безмозглые, — подытожил Евсей Карпович. — А ну как на мосту засядут?.. И останемся мы в этой деревеньке…
И тут его осенило.
Мысль была простая и мудрая. Домовые ловки лазать — и где сказано, что мост можно переходить лишь поверху? Понизу — не хуже!
— Ну-ка, сложим парашют обратно в мешок, — распорядился он.
— Что ж ты, дяденька, нам головы
— А то и морочил, чтобы сами в мешок не лазали. Уложили бы как попало — и в нужный миг он бы наружу не скоро выпихнулся. И был бы тебе, Яков Поликарпович, каюк. Вот, учись… слушай впредь старших…
О том, что идею укладки парашюта удалось в последний миг сыскать в Интернете, Евсей Карпович не сказал ни слова.
Изнанка моста, как и следовало ожидать, оказалась трухлявой, щелястой, но в целом удобной. Так и перебрались, а дальше — придорожными кустами до шоссе.
Евсей Карпович шел хмурый, и разведчики к нему не приставали. Коли по уму — нужно было и Силуяна Лукича достойно схоронить, и убедиться, что в деревеньке больше не осталось домовых. Но по другому уму — следовало бежать из этих мест, куда глаза глядят.
Так они шли, след в след, довольно долго.
Наконец Евсей Карпович обернулся.
— Отступивший вернется и продолжит бой, — буркнул он. — А покойник — никогда.
Эта мысль тоже была выловлена в Интернете.
Сходка кипела и бурлила.
Если бы неприятные известия принесли Якушка с Акимкой — может, матерые домовые и отнеслись бы к новостям не так серьезно, Мало ли что померещится бестолковой молодежи. Но выступил Евсей Карпович и подробно доложил обстановку. Более того — высказал предположения.
Домовые умеют заглядывать в будущее, но не намного — дней на пять-шесть, и кажется им то будущее в виде обрывков и лоскутков. Гроб, например, явился — и поди знай, что это не хозяйская прабабка помирать соберется, но ее запойный младший сынок заснет прямо на трамвайных рельсах. Если же нужно узнать про будущее основательнее, идут к гадалкам. Гадалок в городе несколько, и у каждой — своя отрасль будущего. Иные только по брачным делам мастерицы — и поди знай, с кем из свах в сговоре та гадалка. Иные — исключительно по пропажам. Есть гадалки, что о детях все скажут — какое чадо уродится и что ему, чаду, на роду написано. Но дается это искусство главным образом бабам-домовихам в их средние года, когда детки уже рождены, или же когда стало ясно, что замуж не берут и деток родить не дадут.
Поэтому предсказания Евсея Карповича, которые он назвал не для всях понятным словом «прогнозы», были встречены шумом и гамом.
— Это у погоды «прогнозы» бывают! — возмутился Лукьян Пафнутьевич. — И то — одно вранье!
Тимофей Игнатьич, его перекрикивая, высказался в том духе, что сказок и по телевизору достаточно кажут, слушать их на сходке — дурость и трата дорогого времени.
— Опять же, живут там домовой дедушка Афанасий Савватеевич с семейством да бобыль Никишка, — вспомнил Лукьян Пафнутьевич. —
— Двух домовых порешил! — возразил Ферапонт Киприанович. — Ермолая Гаврилыча да автозаправочного! Ничего себе шалости!
Лукулл Аристархович до поры помалкивал, молчал и старенький домовой Аникей Фролыч — пытался задремать, но не получалось.
— Живут ли они там — еще вопрос! — крикнул Евсей Карпович. — Может, и их уже, как того автозаправочного, вихорь шмяк оземь — и все тут! Вы вот не видели тех вихрей, а я видал! И знаете что? Гнездо у них там!
Выпалил он это не подумавши — и понял, что недалек от истины. Ведь, судя по рассказам и по своему опыту, пылевая струйка, заворачивавшаяся посолонь, тянулась обычно от середины села к околице, а не наоборот.
— Ну и что? Гнездо — а дальше? — едва не сбиваясь на визг, выкрикнул Лукьян Пафнутьевич. — Вот и у пташек гнезда — кому они мешают? Живут себе вихри в пустой деревне — и пусть живут, лишь бы нас не трогали!
— Ничего — идти туда придется. И брать! — Евсей Карпович от этого визга вдруг поскучнел, как взрослый мужик, кому приходится до явления баб смотреть за младенцами.
Якушка с Акимкой, сидевшие за спинами взрослых тихо-тихо, согласно кивнули. Но промолчали. Они еще не вошли в ту пору, когда их голос на сходке будет что-то значить.
— Что — брать?
— Гнездо.
Евсей Карпович был спокоен, смотрел в пол, зато Лукьян Пафнутьевич вдруг раздухарился, забегал, зашумел.
— Какое тебе еще гнездо брать? Ты что, сдурел? Неймется? Гнездо ему! Оно тебе мешает, то гнездо? Оно тебе жить не дает?
— Опять же, — встрял Лукулл Аристархович, — вихри имеют право на существование не менее, чем мы. А если мы начнем ущемлять это право, то выйдет не по-демократически.
— Какие еще у них права?! — взревел Ферапонт Киприанович. — Это у человека права! Ну, у собаки, у кошки! У нас! У тех, кто хоть каплю мозгов в голове имеет!
— А вот и нетушки! — отвечал Лукулл Аристархович. — Вон дерево имеет право расти! Травка тоже! Дождь имеет право падать! И вихорь — он же не совсем безмозглый! Раз за тем Ермолаем Гаврилычем погнался, схватил, и за автозаправочным тоже, раз живое от мертвого отличает — значит, соображает! И имеет права!
— Тьфу! — ответствовал Евсей Карпович. — Тебя бы он, дурака, оземь шлепнул — вот бы мы и послушали, как ты про его права толкуешь.
— Вихрь имеет право жить!..
— Ну так пусть бы и жил, никого не трогал! Так он же, того и гляди, в городе обьявится!
Разгорелась обычная для сходки домовых склока.
И долго бы они буянили, рассуждая о правах, но раздался вдруг бабий визг — и нечаянно заставил всех заткнуться.
Очень редко отваживаются домовихи явиться на сходку. Но случается. На сей раз посреди чердака объявилась вдруг взъерошенная и рыдающая Степанида Прокопьевна, супруга домового дедушки Ферапонта Киприановича.
— Ну, мужики, дожились мы! — завопила она. — Ну, последние денечки настали! Уж коли это не погибель нашему роду, так я и не знаю!