Домовые

Трускиновская Далия Мейеровна

— А кто его разберет…

— А ты не слыхал ли, дедушка, как ее извести? Может, наговор прочитать надо? Или можжевеловым дымом покурить?

— Почем я знаю!

Малаша задумалась.

— Послушай, дедушка! А какая она из себя? Большая, маленькая?

Странник поскреб в затылке.

— Разные, поди, бывают, — уклончиво отвечал он. — Я вот одну видывал — так с тебя ростом, пожалуй, была. Такая неприбранная, простоволосая.

— С меня? — и тут Малашенька, невольно поправив на голове платочек, крепко задумалась.

О том,

что все кикиморы — старые девки, она знала. Так не пакостит ли здешняя, чтобы хорошую невесту от Трифона Орентьевича отвадить да самой за него замуж пойти?

— А лицом какова?

— Уймись, девка. Я на ее рожу не смотрел, — уже не очень вежливо отвечал странник.

И Малаша поняла, что кикимора, возможно, даже попригляднее домовихи будет. А что старая девка — так это потому, что их много развелось.

О том, кто и для чего рожает кикимор в таком количестве, вмиг ставшая ревнивицей Малаша даже не задумалась.

Она вспомнила, как нахваливала жениха Неонила Игнатьевна, и увидела его перед собой как живого — красавчика писаного, собой крепенького и нравом приятного.

Такого жениха нельзя было уступать приблудной кикиморе! Он, бедненький, поди, и не понимает, кто вокруг него петли вьет!..

То, что пришло Малаше на ум, было для домовихи отчаянной смелостью. Она вдруг решила отыскать жениха и открыть ему глаза на разлучницу. И пусть этот Трифон Орентьевич после попробует на ней не жениться!

Время было ночное, однако совсем немного оставалось до рассвета. Понимая, что мать вот-вот возьмет ее за руку и поведет из женихова дома прочь, Малаша бочком-бочком, да в щелку, да подвалом, да в неизвестно куда ведущую трубу — так и скрылась.

И не слышала, как сваха с матерью заголосили наперебой:

— Ахти мне! Кикимора невесту унесла!..

* * *

Аникей Киприянович хотел немного отсидеться в подвале, а потом уж пробираться в тот дом, где имел местожительство на чердаке. Он порядком испугался кикимориных шкод и затаился тихо, как мышка. Так бы и сидел, думая о своем, но вдруг услышал легкие бабьи шаги.

Аникей Киприянович стал отступать, но шаги его преследовали и по межэтажным перекрытиям, и по вентиляционной шахте. Это оказалось настолько страшно, что он тихонечко заскулил. Злая и голодная кикимора шла по его следу — а ростом эти твари бывают даже с человека, так ему рассказывала давным-давно бабушка. Схрумкает — и не подавится!

Стоило заскулить — шаги стихли. Очевидно, кикимора сообразила, где прячется домовой, и изготовилась к прыжку.

— Ты меня не тронь! — негромко, но по возможности внушительно предупредил домовой. — Я вот наговор скажу — и тебя отсюда ветром вынесет!

Никакого наговора он, понятное дело, не знал.

— А ты не грозись, тетенька! — отвечал дрожащий девичий голосок. — Я тебе за жениха глазенки-то повыцарапаю! Ишь, ловкая нашлась — чужих женихов отбивать!

— Какая я тебе тетенька?!?

Тут воцарилось молчание.

Оба собеседника боялись пошевелиться.

— Это ты, Аникей Киприянович, что ли? — первой догадалась Малаша.

— Маланья Гавриловна?

Они поспешили друг к дружке.

— Как же ты, Аникей Киприянович, не заметил, что к тебе в дом кикимора забралась? — укоризненно спросила Малаша. — Она, поди, на моего жениха глаз положила и всех, кто свататься затеет, будет пугать.

Тут только безместный домовой вспомнил, что корчил из себя одного из здешних домовых дедушек.

— Так она же след путать умеет, — выкрутился он. — И может голодная хоть полгода, хоть год сидеть.

— Так что же — она тут у тебя уже год сидит? Так за год же она с моим женихом спутаться могла! — закричала Малаша. — А дуре-свахе и невдомек!

— Тихо ты, девка! — прикрикнул Аникей Киприянович. — Откуда я знаю, что у кикиморы на уме? Коли она уже старая, ей, может, женихов дед, Мартын Фомич, полюбился?

— Пошли разбираться, — решительно сказала Малаша. — Вдвоем не так страшно.

И оказалось, что домовиха прекрасно запомнила дорогу в богатую квартиру, которая внезапно оказалась самой что ни на есть разоренной.

— Трифон Орентьевич! — позвала Малаша и выглянула из вентиляции.

Зарешеченная дырка выходила на кухню, и сперва Малаша, а за ней и Аникей Киприянович увидели: вся мебель на месте и даже оконные занавесочки сверкают белизной.

Они спустились так, как умеют спускаться по стенам только домовые, используя вместе ступеньки любую трещинку и даже завиток узора на обоях.

— Что за диво! Все, как было! И ковер вон! И ваза! — приговаривал Аникей Киприянович, ступая по паркету из натурального дуба.

— Ты их позови, — велела Малаша. — Сперва Мартына Фомича, а потом Трифона Орентьевича.

Безместный домовой прекрасно знал, что никто ему не отзовется, но исправно голосил, пока не стало ясно — хозяева в отсутствии.

— А не похитила ли их кикимора? — предположила Малаша.

— Для чего бы? — удивился было Аникей Киприянович, но вдруг вспомнил всю суету со сватовством, вспомнил Неонилу Игнатьевну, и решил, что лучшего способа помочь ей просто на свете нет. — А что? Очень даже может быть! Я слыхивал, что кикимора со злости и выкрасть домового может.

— А потом?

— Потом мучает. Щиплет, теребит, шерсть ему дерет, — страшным голосом врал Аникей Киприянович.

— Ахти мне! Так спасать же надобно!

— Уже не спасешь. Пойдем-ка лучше, мать твою отыщем со свахой, да всех предупредим, что в доме кикимора шалит.

Аникей Киприянович рассчитал разумно — чем больше тумана теперь напустить вокруг этого сватовства, тем больше надежды, что свахи-соперницы расторгнут договор, и Неонила Игнатьевна не пострадает. А, кстати, если свахи испугаются и какое-то время не станут сюда более соваться, глядишь, разборчивый жених и одумается. Тут-то Неонила Игнатьевна его и сцапает!