Домой до темноты
Шрифт:
Корявая похабщина выглядела рассылкой с порносайта и почти не задевала внимания. Неприятно кольнул фамильярный вкрадчивый тон — «мои руки — твои руки», — с каким Страж обращался к зрителям (я полагал, были и другие приглашенные).
Мне в голову не приходило, что он говорит через компьютер, иначе я бы раньше догадался о том, что происходит. Казалось, дурацкие описки в титрах сделаны нарочно, дабы театр теней в верхнем окне выглядел подлинным и сиюминутным.
Силуэты в окне совокуплялись уже вполне откровенно, чтобы вызывать у публики озноб виртуального соглядатайства. Комментарий
к: о боже мой к: я уже почти с: раздвигаю губы… касаюсь розовой жемчужинки… это словно трепет крыльев к: о боже к: сейчас КОНЧУ… порхает бабочка с: повернись, я сверху к: ну же… СДЕЛАЙ ЭТО
с: суккккккккккккккккка драная, засажу тебе вместе с яйцами… воткну под корень… искусаю твои буфера, шею, ухо… как бешеный лис к: о боже… еще… еще с: мои руки обхватывают твое горло с: тебе… хорошо, потаскуха?
к: о боже… да… да с: она РАСПАЛЕНА… глаза зажмурены, алый рот распахнут, ноздри трепещут… она не догадывается, что сейчас произойдет с: чувствуешь, мои руки сжимают твое горло…
Я отскочил от стола, вслушиваясь в слабый, искаженный помехами сигнал телефона. Отвечай же, молил я, не отрывая глаз от экрана.
Гудки прервались, я нажал кнопку повтора.
Потом тяжело опустился в кресло и закурил. Я старался уверить себя, что все это понарошку — фантазия, игра воображения. Однако текст сильно превосходил сравнительно невинные действия пары в окне. Титры на экране вызывали все большее омерзение, и я вдруг с ужасом понял: они передают то, что происходит сейчас, вживую, на моих глазах.
Они превращали меня в соучастника действия.
Телефон Сам вновь отозвался гудками.
Ну же, ответь, вслух просил я, ты должна ответить.
с: хочу видеть твое лицо, повернись ко мне с: не смей отворачиваться… смотри на меня, сука к: что ты делаешь… не надо… мне больно!
с: мяхкая белая шея, ммммм, ох ты, буто лебединая… она и впрямь пре лесть… чу ешь ее страах? на, отведай его…
с: сжимаю твое горло… смотр в глаза к: прошу, хватит… я не могу дышать с: небесные врата… отворены… отведай… слов в железной шелухе к: НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА… БОЖЕ! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ… НЕ НАДО
Телефон Сам ответил.
Сквозь шум поезда я расслышал глухие звуки борьбы, перемежаемые задавленным скулящим визгом, от которого бросало в дрожь. Я опоздал.
Резкий удар, затем шорох и отвратительный булькающий звук, похожий на хлюпанье стоматологического слюноотсоса. Потом все стихло.
Он ее душил, душил насмерть.
Я заорал в телефон… Не помню, что я кричал, не знаю, слышал ли кто меня. Казалось, нечто драгоценное выскальзывает из рук, а я не могу ничего сделать, чтобы не дать ему упасть и разбиться на тысячу кусков.
Связь прервалась, а я все вопил. Помню, я подумал: вот так, наверное, это было с Софи.
Зазвонил гостиничный телефон. Не представляясь, Морелли сообщил, что австрийские полицейские встретят
Еще надеялся: вдруг поспеют вовремя.
В глазах мутилось, Сам теряла сознание. Казалось, поезд притормаживает. Городские огни за окном вспыхивали все реже, словно тоже останавливались, подъезжая к станции.
Потом они исчезли, и медленно сгустился мрак.
В последний миг возникла яркая объемная картинка из детства: ей семь лет, она на солнечной веранде их летнего дома на озере Мичиган… рядом мама и папа… на плече устроился мистер Синяя Птица… все хорошо…
Несомненно, это мгновенье наивысшей свободы.
На экране женщина нежно поцеловала любовника и отошла от окна. Перегнувшись через подоконник, мужчина посмотрел в ночное небо, словно любуясь звездами, правдоподобно зевнул и закрыл ставни. Раут закончился.
Через секунду свет в спальне погас.
Вновь тихо заиграло смолкшее пианино, аккомпанируя женскому голосу, который на немецком пел «Колыбельную» Брамса: Guten Abend, Gute Nacht. [61]
Распахнулась парадная дверь темного дома.
Я дважды по ней щелкнул и тотчас оказался в гостиной из альбома Софи, где два кресла стоят перед маленьким телевизором. Сейчас вместо сцены из «Завтрака у Тиффани» на экране ожил интерьер купе.
Меня заворожила дерганая зернистая картинка, в которой то и дело пропадал фокус — камера панорамировала с верхней полки на нижнюю. Затем под навязчивые звуки второй части колыбельной она медленно отъехала и показала распростертое на полу тело Сам.
61
Добрый вечер, доброй ночи (нем.).
Она была одета, голова ее завалилась на плечо, обнаженная рука тянулась к мобильнику, который в нескольких дюймах лежал под лесенкой.
Morgen frith, wenn Gott will, wirst du meder geweckt.
В этом слышалась намеренная издевка. «Утром ты вновь проснешься, если того пожелает Господь…» — пел ангельский голос; он то взлетал, то снижался, а камера наехала на остекленевший глаз и вывалившийся язык, затем опустилась к темному пятну на юбке. Я отвернулся.
Только сейчас я заметил, что перед телевизором кто-то сидит.
Света от мерцающего телеэкрана хватило, чтобы увидеть: одно кресло занято. Были видны лишь затылок человека и его рука на подлокотнике. Мне стало дурно, когда я вдруг понял: это я наслаждаюсь представлением.
Курсор не давал приблизиться к креслу. Будто насмотревшись, «Эд Листер» пультом выключил телевизор.
Экран ноутбука погас.
28
Протяжно вздыхая тормозами, ночной экспресс втягивался на станцию, и Страж в последний раз окинул взглядом купе. Он уже все прибрал: мобильник и туфли Сам (каблук одной оцарапал ему голень) вместе со своим ноутбуком и наушниками затолкал в рюкзак, а труп оттащил в уборную. Пришлось взгромоздить его на тело Линды — иначе не закрывалась дверь.