Домой до темноты

Маклин Чарльз

Перед ним вновь были четыре одинаковые двери. При тусклом свете люстры, висевшей над лестничным колодцем, он ткнул курсором в каждую. Как и прежде, открылась лишь дверь в спальню Эрнеста Ситона.

На кровати свернулся калачиком мальчик в пижаме; зажав руками уши, «Эрни» (аватар представлял собой курносого конопатого паренька) мотал головой, словно в муке. Вначале показалось, что его донимает неприятный шум или музыка.

Но в доме было тихо — во всяком случае, фонограмма сайта молчала.

Затем из-под соседней двери на площадку выползло нечто похожее на туманное или

дымное облачко. Беловатое марево подплыло и чудесным образом превратилось в трехмерное слово ЛЖИВАЯ, за которым по буквам возникло еще одно: СУКА. Кэмпбелл понял, что мальчик спасается от мерзкого шума родительской ссоры.

Возникавшие слова тихо плавали над лестничным колодцем, заполняя экран ошметками злобного диалога Гэри и Джун; они пихали друг друга и складывались в обрывки фраз, которые создавали рваный коллаж ненависти.

ЛЖИВАЯ СУКА Ты просто… Я НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ЛЮБИЛА У ТЕБЯ ДАЖЕ НЕ СТОИТ… мразь… вокзальная шлюха… БЛЯДЬ Я УХОЖУ ОТ ТЕБЯ

Неужто заплачу? Дашь всякому, кто на тебя взглянет БОЖЕ, ЖАЛКИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК ХА-ХА, МИСТЕР ВЯЛЫЙ

Не можешь без него жить? Так влюблена? Задумала бросить нас, душенька? Ну-ка посмотрим… НЕТ… ТЫ ВДРЕБЕЗГИ ПЬЯН, ГЭРИ… чем тебе помочь. На, отведай-ка, манда

Постановка впечатляла: было почти жаль мальчика, зарывшегося головой в подушку. Потом, словно его терпение лопнуло, «Эрни» спрыгнул с кровати и выбежал на площадку. Сквозь плавающие слова он на цыпочках прокрался мимо родительской спальни и, минуя предательски скрипучие половицы, спустился по лестнице.

Кэмпбелла снедало завистливое восхищение перед техническим мастерством Стража, когда между балясинами перил он наблюдал, как мальчик, встав на четвереньки, пролезает в чулан и закрывает за собой дверцу. Сыщик ткнулся в нее курсором, но его не впустили. На площадке таяли обрывки диалога, давая понять, что схватка в хозяйской спальне, где вот-вот развернутся трагические события, временно стихла. Дом замер.

Лишь в прихожей тикали часы.

Кэмпбелл хотел позвонить Эду Листеру, чтобы тот вышел на сайт и тоже проследил за развитием истории. Он уже известил клиента о встрече с Грейс Уилкс и своем подозрении, что из-за верности или боязни старуха темнит. Эд показался рассеянным и чуть ли не равнодушным. Ах да, он сказал, что вечером занят.

Послышалось какое-то жужжанье. По циферблату часов кружили стрелки — в старом черно-белом кино так изображали ход времени. Потом их бег замедлился, и они успокоились, показывая четыре часа тридцать шесть минут. Размеренное тиканье возобновилось.

С помощью курсора Кэмпбелл огляделся в прихожей. У парадной двери стояло два чемодана. В глубине дома зазвучала музыка — зловеще тихие, сбивчивые аккорды «К Элизе», — а в спальне возник непонятный шум. Вскоре через пыхтенье и всхлипы пары, приближающейся к апофеозу, он обозначил себя как потаенное, но безудержное совокупление; затем в придушенном пароксизме страсти что-то изменилось.

Раздался вскрик, и вновь все стихло.

По часам в прихожей прошло полных шестьдесят секунд, прежде чем

фонограмма передала истерический вопль женщины (видимо, Джун Ситон), умолявшей о пощаде, и контрапунктом — невнятное бормотанье пьяного мужа.

Из своего убежища появился заспанный мальчик; он ошалело сощурился на чемоданы, затем посмотрел наверх, откуда неслись мольбы его матери.

НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА… БОЖЕ! ЧТО ТЫ

ДЕЛАЕШЬ… НЕ НАДО

НЕТ

Кэмпбелл понимал, что все это лишь звуковые эффекты, однако невольно вздрогнул от жутких воплей, потоком пронесшихся по дому. Под бешеным натиском убийцы отчаянные крики, перемежаемые глухими ударами, угасали. Отвратительное чирканье, похожее на звук застежки-молнии, передавало неистовые взлеты ножа, кромсавшего плоть.

На мгновенье возник островок тишины, а затем грянул ружейный выстрел, гулким эхом отдавшийся в замкнутом пространстве дома Кэмпбелл приник к динамикам ноутбука, транслировавшим то ли тихое бренчанье пианино, то ли странную капель.

На парковку за мотелем въехала машина. Сыщик перевел взгляд на синюю штору окна; желудок свело внезапным страхом. Но вот погасли фары, хлопнули дверцы, послышался смех. Морок растаял. Чтобы сбросить напряжение, Кэмпбелл потянулся, хрустнув суставами переплетенных пальцев.

Это ж надо, чтобы его, прожженного игрока, так взбаламутили события четвертьвековой давности, разыгранные электронным кукольным театром! Кэмпбелл подышал на стекла очков и протер их бумажной салфеткой. Что же подвигло Эрнеста Ситона на экранизацию ужасной смерти родителей с такой… «любовной проработкой деталей», что ли? Однако душераздирающую напряженность в постановке создавала не она, а безжалостный взгляд на события с точки зрения ребенка.

Кэмпбелл близоруко сощурился на экран, где что-то происходило, и поспешно нацепил очки.

«Эрни», не шевельнувшийся во время бойни, повернул к нему окаменелое лицо, на котором застыли топорно изображенные горе и ужас. По щекам аватара катились крупные слезы, похожие на мультяшный дождь.

Затем в гнетущей тишине (ночь была необычно жаркой и душной, говорил доктор) раздался звук, от которого молотом забухало сердце. Наверху скрипнула половица.

Кэмпбелл мгновенно передвинул курсор к лестнице и попытался взойти наверх. Его не пустили. Снизу просматривалась часть площадки, и сыщик увидел, что под притолокой хозяйской спальни возникла и медленно расширилась полоска света.

На порог упала чья-то тень.

Мальчик тоже услышал скрип половицы и понял, что он означает. Застигнутый врасплох, «Эрни» в панике обернулся к чулану, словно намереваясь вернуться в свое убежище. На лестнице послышались размеренные шаги, и тогда он, метнувшись через прихожую, скрылся в темной гостиной за секунду до того, как в ней вспыхнул свет. Сыщик вошел следом и курсором обвел все четыре стены скупо обставленной комнаты — она была пуста. Потом картинка застыла.

Кэмпбелл медленно перевел взгляд с неподвижного экрана на зашторенное окно. Кто-то расхаживал прямо перед его номером.