Домой возврата нет
Шрифт:
Как явствовало из дальнейших объяснений Меррита, все это получило техническое наименование «созидательная торговля» или «создание рынка». И эту идею, исполненную поэзии, породило вдохновение одного человека — ни больше и ни меньше, как нынешнего главы Компании, самого Поула С.Эпплтона Третьего. Грандиозный замысел возник у него в миг озарения, сразу во всем блеске и полноте, как возникла Афина Паллада из головы Зевса, и Меррит до сих пор так живо помнит это событие, словно оно случилось только вчера. Было это на одном из расширенных совещаний служащих Компании: мистер Эпплтон, увлеченный великими прозрениями, высоко занесся в пылу красноречия — и вдруг умолк на полуслове и стоял как завороженный, мечтательно заглядевшись в неведомые дали волшебной страны обетованной; когда же он наконец заговорил, в голосе его слышалась дрожь чрезвычайного
— Друзья мои, — сказал он, — возможности рынка теперь, когда мы понимаем, как его создавать, практически неисчерпаемы! — Тут он на минуту замолчал; Меррит уверяет даже, что Великий Человек побледнел и чуть ли не зашатался, пытаясь вновь заговорить, и голос его упал до еле слышного шепота, словно он и сам потрясен был великолепием своей идеи. — Друзья мои, — с усилием пробормотал он и в поисках опоры ухватился за трибуну, — друзья мои… если судить здраво… (голос его упал до шепота, и он облизнул пересохшие губы) если судить здраво… при том, какой рынок мы могли бы создать… (тут голос его окреп, и вот раздался призывный клич!) почему бы нашими машинами не обзавестись всем без исключения гражданам Соединенных Штатов — мужчинам, женщинам и детям? — И затем — знакомый широкий взмах руки в сторону карты: — Вот он, ваш рынок! Идите и продавайте!
С того часа прозрение стало краеугольным камнем, на котором Поул С.Эпплтон воздвиг великолепное здание истинной церкви и живой веры, именуемое «Компания». И, дабы послужить этому прозрению, мистер Эпплтон построил организацию, которая работала с прекрасной точностью паровозного рычага. Над коммивояжером стоял агент, над агентом — окружной контролер, над контролером — директор окружного филиала, над директором окружного филиала — генеральный директор, а над генеральным директором — если не сам господь бог, то ближайшее и вернейшее его подобие, тот, кого коммивояжеры и агенты с должным почтением именовали П.С.Э.
Мистер Эпплтон изобрел для Компании и собственный рай, известный под названием Клуба Ста. Первым членом Клуба был сам П.С.Э., но избрания мог удостоиться каждый член торговой системы, вплоть до последнего коммивояжера. Клуб Ста был организацией общественной, но этим дело отнюдь не ограничивалось. Каждому агенту и коммивояжеру определялась «квота» — иными словами, смотря по своему округу и своим возможностям, он должен был заключить в среднем такое-то количество сделок. Квота каждого зависела от размеров его округа, от того, насколько этот округ богат, а также от того, насколько опытен и способен сам служащий. Один должен был продать шестьдесят машин, другой восемьдесят, третий девяносто или сто, квота окружного агента была выше, чем у рядового коммивояжера. Но каждый, как бы ни была мала или велика его квота, мог быть избран в Клуб Ста при одном условии: чтобы свою квоту он выполнял полностью, на все сто процентов. Если он выполнит больше — скажем, сто двадцать процентов, — его ждут почести и награды не только моральные, но и денежные. В Клубе Ста тоже можно было занимать положение высокое или низкое, ибо здесь степеней достоинства было не меньше, чем в масонской ложе.
Мерой квоты считался «пункт», то есть сделки на общую сумму сорок долларов. Значит, если квота коммивояжера составляла восемьдесят, он обязан был каждый месяц продать изделий Федеральной Компании Мер, Весов и Счетных машин по меньшей мере на 3200 долларов, иначе говоря, почти на сорок тысяч в год. Вознаграждали за это щедро. Коммивояжер получал пятнадцать, а то и двадцать процентов комиссионных, агент — от двадцати до двадцати пяти процентов. Кроме того, выполняя квоту, а тем более превзойдя ее, служащий получал премию. Таким образом, рядовой коммивояжер в среднем округе мог заработать от шести до восьми тысяч в год, агент — от двенадцати до пятнадцати, а если округ им доставался особенно удачный, то и больше.
Таковы были награды в Раю мистера Эпплтона. Но что Рай, если нет Ада? И логика вещей вынудила мистера Эпплтона изобрести также Ад. Однажды установив для служащего определенную квоту, Компания никогда уже ее не уменьшала. Больше того, если квота коммивояжера составляла восемьдесят пунктов и весь год он ее выполнял, он должен был приготовиться к тому, что на следующий год квоту ему повысят до девяноста. Приходилось непрестанно продвигаться вперед и выше, и в этой гонке передышек не давали.
Правда, членство в Клубе Ста не было принудительным; однако же Поул С.Эпплтон Третий, подобно Кальвину,
Поула С.Эпплтона Третьего за всю его жизнь осенило лишь одно-единственное озарение — то самое, которое столь волнующими красками живописал мистер Меррит, — но этого было довольно, и он уже не давал открывшимся ему блистательным соблазнам померкнуть. Четырежды в год, в начале каждого квартала, он призывал к себе генерального директора и говорил:
— Что происходит, Элмер? Дело у вас не двигается! Вот же рынок перед вами! Сами знаете, как надо действовать, а не то…
После чего генеральный директор одного за другим вызывал директоров окружных филиалов и объяснялся с ними в тех же выражениях и в той же манере, как П.С.Э. — с ним, а затем директора окружных филиалов разыгрывали ту же сценку перед окружными контролерами, те — перед агентами, агенты — перед коммивояжерами, а тем, поскольку у них уже никаких подчиненных не было, оставалось только «действовать да поворачиваться, а не то…». Все это называлось «поддерживать дух системы».
Когда Дэвид Меррит, сидя на веранде, рассказывал разные случаи из своей обширной практики на службе в Компании, Джордж Уэббер улавливал гораздо больше, чем высказывалось словами. Меррит все говорил, говорил, он упивался воспоминаниями, сыпал шуточками, ублаготворение попыхивал дорогой сигарой, за всем этим явственно звучало: «Как же это прекрасно — служить нашей Компании!»
Он рассказал, к примеру, о замечательном празднике: раз в год Клуб Ста собирает всех своих членов на так называемую Неделю игр. Этот роскошный ежегодный пикник устраивается «за счет Компании». Встреча назначается в Филадельфии, в Вашингтоне, а то и среди тропической пышности Лос-Анджелеса или Майами или на борту нарочно для этого случая зафрахтованного судна, на небольшом, но роскошном пароходе водоизмещением в двадцать тысяч тонн, совершающем трансатлантические рейсы к Бермудским островам или в Гавану. Где бы это ни происходило, Клуб Ста получает полную свободу. Если устраивается прогулка по морю, весь корабль поступает безраздельно в распоряжение членов клуба — на целую неделю. К их услугам все напитки на свете, сколько им под силу выпить, и все коралловые острова Бермудов, и все запретные прелести веселой Гаваны. На эту неделю им дается все на свете, что только можно купить за деньги, все делается с размахом, на самую широкую ногу, и Компания — бессмертная, отечески заботливая, великодушная Компания — «платит за все».
Но пока мистер Меррит живописал радужную картину роскоши и развлечений, Джорджу Уэбберу представлялось нечто совсем иное. Он представлял себе тысячу двести или полторы тысячи мужчин (ибо к этим путешествиям, с общего согласия, женщины — или, по крайней мере, жены — не допускались), — всех этих американцев, в большинстве уже немолодых, заработавшихся, переутомленных, издерганных до предела, которые съезжаются со всех концов страны, чтобы «за счет Компании» провести одну короткую, сумасбродную неделю в диком и вульгарном разгуле. И Джордж угрюмо думал о том, какое место эти трагические игры деловых людей занимают во всем порядке вещей, о том, как устроен мир, все это породивший. А заодно он начал понимать и перемены, которые произошли за эти годы в Рэнди.
В последний день недели, которую Джордж провел в Либия-хилле, он пошел на станцию взять обратный билет, а потом, около часу, заглянул в контору к Рэнди, чтобы вместе пойти домой пообедать. Первое помещение — зал, где на подставках орехового дерева изумлял покупателя набор всевозможных металлических сверкающих весов и счетных машин, был пуст, и Джордж решил подождать. На одной стене висело огромное красочное объявление: «Август был лучшим месяцем в истории Федеральной Компании, — гласило оно, — ПУСТЬ СЕНТЯБРЬ БУДЕТ ЕЩЕ ЛУЧШЕ! Вот он, ваш рынок, уважаемый агент. Остальное зависит от вас».