Домушник
Шрифт:
— Намерен обделать кое-какое дельце у полковника на Парк-лейн, ага.
— И я должна подать ему знак… Каким образом?
— Раз плюнуть: просто подойдите к евойному окну и…
— Его. Его окну, — тихо поправила Мэри.
— Нам и евойное сгодится. Подойдешь к нему, достанешь носовой платок и вроде как высморкаешься. Но не раньше, чем Пойнтинг отправится раздавать призы за лучший костюм, — все как раз в гостиной соберутся. Теперь-то смекнула?
Она смекнула и даже заинтересовалась — а потому исполнилась энтузиазма.
Назначила
— Не самый оригинальный вариант, но…
— Да без разницы, лишь бы чистый был, — пожал плечами Проныра.
Итак, все приготовления к одному из изящнейших ограблений по-тихому были сделаны. В кабинете полковника Пойнтинга воров дожидался сейф с изрядной суммой денег.
Надо сказать, что в реальности Парк-лейн вовсе не место постоянного лихорадочного веселья. Совсем наоборот: эта оживленная улица населена в основном теми, кто достаточно богат, чтобы не жить на ней. Год за годом их окна задернуты белыми шторами, их мебель закрыта белыми полотняными чехлами.
Недостойное же меньшинство, которое и впрямь обитает на Парк-лейн, как правило, приемов не устраивает.
Поэтому костюмированная вечеринка полковника Пойнтинга привлекла столько внимания, что полицейские с трудом находили, где припарковаться.
Полковник встречал гостей на верхней площадке лестницы, облаченный (духовно и физически) в тогу римского отца-сенатора — как он объяснил печальному Джонни Веннеру, одетому в столь приземленную вещь, как вечерний костюм-тройка. С юным гвардейцем полковник беседовал в перерывах между приветствиями.
— Не знаю, где Дороти, и знать не хочу, — жестко сказал он. — Видели бы вы письмо, которое она написала Эльзе (Здравствуйте! Здравствуйте!), точнее, начала писать! К счастью, я зашел в библиотеку, пока дочь говорила по телефону (Добрый вечер, леди Карл..! Здравствуйте!) и прочитал его. Моя дочь не смеет говорить моей невесте, по сути — приказывать ей, оставить ее отца!
— Он премерзкий старикашка, — сказал Веннер, но сказал невпопад.
— Я про себя, — уточнил полковник. — Отца Дороти, не Эльзы. (Здравствуйте! Рад встрече!) Нет, Веннер, я этого так не… (Здравствуйте, мисс… э-э…)
Прекрасная незнакомка только улыбнулась и махнула рукой, прежде чем раствориться в толпе.
— Какие ножки, а? Нет, ну какие ножки! Так вот, Дороти сбежала из дому, и я уверен, что она преследует мою Эльзу. Нет, малышка ничего не говорит, но я-то вижу! Вот доберусь до Дороти, и… Милая!
Милая нынче была совсем не мила. Она места себе не находила от беспокойства — и это при том, что папаша ей твердо обещал не напиваться до конца мероприятия. Волновало ее, впрочем, не это. Едва зайдя, она утянула римского патриция в укромный уголок — и целая толпа чертей, клоунов и венецианских дам осталась без приветствия.
— Все в порядке, милая, все в порядке. Разрешение на брак
Для Эльзы сейчас Италия значила не больше, чем прошлогодний снег.
— Письмо. От Дороти. Ничего от нее не пришло?
Она была немного не в себе, что читалось как в срывающемся голосе, так и в том, что она выбрала костюм Офелии. Впрочем, полковник вполне понимал ее волнение.
— Ну-ну, не стоит забивать свою прелестную головку мыслями о моей неразумной дочери, — ласково сказал он. — Ни писем, ни звонков, все в порядке.
И ему пришлось вернуться на площадку, где в ожидании приветствия столпились Мефистофели, Пьеро, Генрихи Восьмые и джентльмены эпохи Регентства.
Незнакомка в маске держалась особняком и, испытывая мрачное наслаждение, следила за хмурым Джонни Веннером, также оставшимся без пары. Между делом она станцевала с Ромео, с доисторическим человеком и с Нельсоном и также между делом огорчилась, глядя на Офелию в объятиях римского сенатора.
А надо сказать, что костюмированные вечеринки полковник Пойнтинг устраивал ежегодно, и все они непременно завершались вручением приза за лучший костюм. Вот и сейчас трое льстецов, проголосовавших за Офелию, вывели ее в центр комнаты.
— Друзья мои!
Сенатор прокашлялся и поправил усы, вошедшие в моду еще при Октавиане Августе.
— Друзья мои! Позвольте мне ныне, в сей радостный вечер, преуготовляющий величайшее событие в моей жизни, вручить приз в виде копии столь несчастливо утраченной броши победительнице, избранной честным и непредвзятым судом…
Равнодушный наблюдатель спросил бы (а неравнодушный тоже спросил бы, но шепотом) откуда полковник Пойнтинг знал, кого выберут судьи.
— Эта копия…
— А почему не оригинал, папенька?
Полковник мигом развернулся на голос. Незнакомка сняла маску.
— Дороти! — вскрикнул он. — Но…
Та спокойно показала какой-то предмет.
— Если твоей подружке выплатили страховку, это принадлежит компании.
— Где… где ты ее нашла?
Дороти оглядела толпу заинтересованных гостей, подошла ближе и совсем тихо сказала:
— Она и не терялась. — Услышали ее только полковник и побледневшая Эльза. — Она лежала в спальне под матрасом. А мистер Беркс, старый дурак, сам рассказал мне, как ему пригодятся деньги со страховки.
— Ложь! — выдохнула Эльза. — Ты… ты…
Полковник жестом остановил ее. Он был само достоинство — насколько им может быть человек в тоге и розовом венке.
— Хватит клеветать на Эльзу. Завтра свадьба.
— Но, папенька… разрешение на брак… — уставилась Дороти на отца. — Надо же дождаться!
— Милая моя, — ласково и даже несколько игриво сказал полковник. — Там наверху, в сейфе, у меня в чековой книжке лежит одна такая бумажка. На ней подпись епископа Лондонского. И хватит об этом. Ну-ну, милая, извинись перед Эльзой за свои дурацкие подозрения!