Дон-16. Часть 2 (Освободительный поход)
Шрифт:
– Хорошо, разрешите идти?
– Ну да сообщи, что особо отличились Полуэктов, Хельмут и Асатиани.
– Будет сделано, товарищ комдив, разрешите выполнять?
– Да Зворыкин, иди, - И Генка свалил, передавать информацию в Москву, в центр, кстати, мы используем шифр системы ЧУКЧА. Не слышали про такую систему шифрования?
Так это придумал Шлюпке, то есть предложил, заранее чередовать языки, национальностей и народностей СССР. И на эту неделю принята система ЧУКЧА, а расшифровывается просто:
Ч - чеченский;
У - узбекский;
К -
Ч - чукотский;
А - адыгейский;
И что думаете, просекут хваленые либерастами умницы-гитлеровцы? Да нет, думаю, черта с два, и даже с три, тут не семи пядей, а семисот пядей во лбу не хватит дотумкать, нашу выдумку фрицам.
на следующую неделю идет следующая система:
К - кумыкский;
А - абхазский;
Б - балкарский;
А - Аджарский;
Н - Ногайский.
То есть на этой неделе ЧУКЧА, на следующей КАБАН, и т.д. и плевать нам на энигмы. На черта нам выдумывать велосипед, когда человечество уже выдумало гоночный болид?
Правда русский, украинский, белорусский, литовский, эстонский и латышский, мы использовать не сможем, на той стороне много человечишек, могут их знать, ну айзсарги всякие, нахтигали-бранденбурги, Шухевичи и прочие Коновальцы. А нет, Коновальцу Судоплатов уже устроил взрыв мозга, ну на той стороне перконкрусты, сичевые стрельцы всякие точно есть.
Извините, отвлекся, растекся мыслью по Еве, тьфу, простите по древу. А че аблаката язык кормит, его фуагрой не корми, дай потрындеть! Сержантом-то, с армейской лаконичностью я недолго был, а аблакатом с их повышенной болтологичностью надцать лет!
Ну, тут мои размышления, прерывает радостный во всю ивановскую Кравцов, без стука врываясь в землянку.
– Товарищ комдив, разрешите обратиться!
– Обращайся, не томи, знаешь же, что я жду тебя "с томленьем упованья".
– Полетал я над станцией, на станции шесть зенитных огневых точек: две батареи длинноствольных 88мм орудий, и четыре батареи малокалиберных зенитных автоматов. Предлагаю кукурузникам, начать с малокалиберных, они, по-моему, для По-2 опасней 88мм пушек, те медлительны, а автомат закидает их своими снарядами.
– Так продолжай Кравчук, хотя нет, Кравчук это один дерьмократ такой был (а может и жив курилка).
– Не понял, товарищ комдив, какой-такой дерьмокат-самокат?
– Не важно, Кравцов, не отвлекайся, давай по существу, что предлагаешь?
– Так вот, для малышей (ну мы По-2 так называем) более опасны автоматы зенитные, потому предлагаю малышам задавить прожектора, затем автоматки, и на десерт навалять ахт-ахтам. А к тому времени, и мы налетим, авиаслесари уже приделывают бомбы и к ишакам и к чайкам. Конечно же это не юнкерс, и не хейнкель, и совсем не ТБ, и даже не СБ, но на безрыбье и крокодил за скумбрию сканает.
– Понятно, Кравцов, на малышах кто полетит?
– На одном Игорь Инжеватов, младлей, он до плена на таком и летал,
– Ладно, Сергей иди уж (Просто я вспомнил, что Кравцова зовут Сергеем, а то все Кравцов, да Кравцов), и Серёга, так же стремительно как вошел, вышел, да нет, прямо вылетел, он же летун!
За то время пока Серёга трындел, Машундра снялась с места дислокации и свалила в неизвестном направлении. Хотя нет, в известном, в двери, до Машиной ретирады, мелькнула Глафирка, значит и благоверная моя ушла на склад.
Лежу, размышляю и предательская мысль бьет в голову, как подкалиберный в кормовую часть "Тигра", блин каламбур получился, кормовая часть "Тигра" (от слова корм). Вообще-то пока, до Тигров сумрачный гонимый тевтонский гений не додумался, и самый страшный зверь это Т-IV, особенно новая модификация (новая на 1941 год). Ну да ладно, нам в встречном танковом бою, с ними, не воевать, Мы партизанская дивизия, исподтишочники, исподтишка ужалим фрицев-гансов, и в лес и чем глубже в лес, тем "широка страна моя родная"!
Тут слышен грохот сапог, и в землянку скатываются пышущие здоровьем и молодецким азартом, три богатыря, Илья Муромец - украинского производства, Добрыня Никитич чеченского производства и товарищ Алеша Попович (тогда уж Муллаевич) родом с Киргизских степей. Онищук, Вахаев и Мамбеткулов. От них прет каким-то немецким одеколоном. Все гладко выбриты, и очень похожи на бравых Швейков тевтонского производства (тем более наряжены в вермахтнатиков), вот только из Мамбеткулова немец как из меня балерина Волочкова.
– Привет Фара, - кричит Петруха ладно кидая задницу на скамейку, остальные архаровцы, так же бесцеремонны, гуляй-польцы отдыхают.
– Бойцы, вы к мамке на побывку прибыли, или к командиру на доклад, - жестко пресекаю я махновщину.
Разведчики стройными рядами, отрывают кинутое со скамьи, и выстраиваются почище эсэсни из "Семнадцати мгновений весны".
– Товарищ Онищук. Петр Тарасыч, вы заместитель командира Дивизии Особого Назначения НКВД СССР, или сотник Гаврюха из махновцев? А вы товарищ Вахаев, вы что на базаре мандаринами торгуете (штамп блин)? Мамбеткулов, когда до войны вы учили детей в школе, вы их учили таким же манерам?
И товарищи разведчики стоят предо мной, как хулиганы десятиклассники, перед директором школы, который поймал их в туалете школы, с сигаретами. Советское воспитание, и политработа комиссаров в армии, снова вернулись к ним, и вся тройка стоит краснея и местами белея как футболки Спартака (красно-белые). Я ж замолкаю, теперь их очередь говорить, пусть докладывают. Тут Петруха что-то шепчет своим, и вся троица выходит обратно на улицу. Раздается стук, и четким, командным голосом Онищук говорит: