Дон Алехандро, человек и чародей

Видум Инди

— Чем это я тебя разозлил? Тем, что не согласился умирать?

— Тебе была предложена великая честь — умереть во славу рода Бельмонте — пафосно сказал он.

— Ни одна баба не стоит того, чтобы ради нее умирать.

— Как ты назвал Марию Исабель? Да ты ногтя ее не стоишь, дерьмо собачье! — вспылил он и бросился ко мне, вытягивая на ходу саблю из ножен.

Не знаю, может, он и вправду владел ею искусней меня, проверять я не стал. Изогнулся, уходя с его дороги, и вогнал ему в бок костяной нож. Порадоваться или пострадать я не успел, потому что, хоть дон Рикардо и упал на землю, но с его руки сорвалось заклинание и

впечаталось в меня. После чего на меня навалилась тьма.

Глава 3

Темнота сменилась болью. Как будто меня насквозь проткнули огромным количеством спиц и ворочали ими туда-сюда. Рот открылся сам собой, и я заорал так, как никогда раньше. Через сомкнутые веки проникала краснота слепящего света снаружи, что причиняло еще дополнительные страдания. Казалось, я сдохну прямо сейчас. Но внезапно все закончилось. И свет, и боль — все пропало, только тело ломило так, как будто я долго и тяжело болел. А еще я сорвал голос напрочь.

Я прокашлялся, неожиданно почувствовал, как пошло восстановление пострадавшего тела, и осторожно приоткрыл глаза. Никакого леса, темное каменное помещение. Чуть скосив глаза, я обнаружил рядом с собой хорошо поджаренный труп. А рядом с ним — еще один. Я рывком подскочил и сел на… Скорее всего, это было частью алтаря. Вспомогательной. Потому что основная его часть была в центре, и на ней лежал молодой парень в богатой одежде. Точнее, труп молодого парня, с застывшем на лице вечным выражением страдания. Не одному мне досталось, смотрю, приложило всех.

Вокруг основного алтаря было еще восемь. И на всех них лежали трупы. Нет, вру, не на всех. На двух, сразу за моим, если считать по часовой стрелке, явно наблюдалось шевеление. Но больше шевеления нигде не было: те, кто валялись на полу, были однозначно мертвы.

На моих руках сохранились остатки сгоревших веревок, которыми я был привязан к кольцам на алтаре. Больше на мне не было ничего. Я был абсолютно гол, как ребенок, только что появившийся на свет. При мысли об этом я еще раз посмотрел на руки. Руки оказались не мои. Вот совсем. Тонкие кисти какого-то хлыща, не державшего в своей жизни ничего тяжелее ложки. И остальное тоже было тощее, прям цыплячье. Вот ведь жизнь у принцев: не успел достичь восемнадцати — пожалуйте на алтарь. На груди обнаружился тонкий, едва заметный шрам. Значит, все-таки не соврал старикашка…

— Дон Алехандро, будьте любезны, отвяжите меня, — внезапно раздался громкий голос. — На камне холодно лежать, еще отморозим что-то нужное.

— И меня, сын мой, — требовательно вторил ему другой.

Сын мой? Неожиданно. Это что получается, на алтарь отправили не только принца, но и его отца? Тогда что за тип лежит в центре? Логичней было бы приносить в жертву в центре самого короля.

— Сейчас, — хрипло сказал я и прокашлялся. В горле словно кошки устроили брачные игры. И не только в горле: я себя ощущал изрядно измочаленным. Сознание было странно спутанным, не позволяло отделить реальность от бреда. Последним казалось все вокруг. Содержимое головы напоминало плохо взболтанный коктейль.

Первым делом я дошел до того, кто назвал меня сыном. Но не из-за того, что внезапно испытал к нему сыновьи чувства. Просто он был ближе. Толстый, гладко выбритый, коротко стриженный мужчина с цепкими глазами, которые наверняка замечали любую мелочь. Заметят и отличия от меня прежнего.

Надо сразу отыгрывать амнезию. Да и отыгрывать не придется — я понятия не имел, что здесь произошло. Последнее, что я помнил, нашу глупую драку с Рикардо, в которой, кажется, никто не выжил.

Поначалу я попытался развязать узел на руке несостоявшейся жертвы, но тот был выполнен на совесть и не поддавался, поэтому я наклонился и отнял кинжал у ближайшего трупа, выглядящего так, как будто его сначала поджарили, а потом нарядили в богатый балахон. Кинжал явно был ритуальным, с массой закорючек как на клинке, так и на рукояти, но для моей цели прекрасно сгодился. Вскоре толстячок, оказавшийся мне примерно по плечо, торопливо куда-то зашуршал, а я подошел ко второму.

— Страшновато, дон Алехандро, видеть вас с такой штуковиной в руках, — хохотнул он. — Так и кажется, что опустится она прямо в меня.

Выглядел он на лет сорок, и лишним весом не страдал. Напротив, был поджарым, как волк весной, и с кучей шрамов. И взгляд у него был ничуть не менее цепким, чем у толстячка. Следил он за мной пристально, как будто мог помешать, если я задумал что-то плохое. Чтобы его успокоить, я первым делом срезал веревки с рук, с ног он срезал сам.

Первый мной освобожденный вовсю копался в куче одежды, из которой выудил рясу. Не король, значит, не король. Меня это скорее обрадовало — не слишком приятным типом он казался. Рясу он повесил на руку и принялся рыться дальше, пока не извлек тонкого полотна нижнее одеяние и толстый витой шнур желтого цвета. Были ли там золотые нити? А черт его знает, я не столь силен в распознавании драг металлов, особенно на расстоянии.

— Надо бы и нам одеться, дон Алехандро.

— Если моя одежда там, то я ее не определю, — кивнул я на кучу. — У меня такое чувство, что мне вскипятили мозги и напрочь оттуда все выжгли.

— То есть?.. — удивился мой собеседник.

— То есть я ничего не помню. Ни где я, ни кто я. Ни что случилось. Вас я тоже не помню.

— Бог в милости великой выжег из вас скверну, но оставил связную речь и способность мыслить, — почти пропел священник. Нет скорее, монах. Ряса была серенькая, самого простого покроя, но добротная и подпоясывалась тем самым богато выглядящим шнуром. — Зато даровал спасение и вам, и нам. Серхио, помоги избранному орудию божьему найти его одежду.

— Дон Серхио… — начал было я.

— Какой из меня дон? — хохотнул он. — Видать, дон Алехандро, вы и вправду все забыли.

Говоря это, он споро рылся в одежде, которая принадлежала жертвам. Лохмотьев там не было, но и особой дороговизной одежда не блистала. Тот камзол, который мне вручили в качестве моего, никак не мог принадлежать принцу, разве что только совсем нищему. А шляпа — это была отдельная боль. Поношенная и с облезлым пером. В таком виде принцу, даже бедному, ходить неприлично.

— А я? Кто я?

— Дон Алехандро Торрегроса, — пояснил монах. — Род старинный, но не слишком успешный. Вы вторым сыном были.

— Был?

Чувствовалась работа закладки старикашки: голос почти восстановился, движения тоже становились все более плавными. Хотя я и продолжал себя чувствовать персонажем какой-то дикой компьютерной игры, но говорил и двигался с каждой минутой все увереннее.

— Теперь, после случившегося, я затрудняюсь с определением вашего статуса. Возможно, вашим родным будет лучше объявить вас умершим.