Дон Алехандро и его башня

Видум Инди

А ситуация сейчас сложилась, интересная что в Мибии, что в Гравиде, способствующая объединению стран, о чем Лара намекнул своему правителю, а тот задумался. Потому что король Мибии не сможет получить наследника после всех этих пертурбаций с собственным здоровьем, но вряд ли ему нравится мысль, что после его смерти страну поглотит Кейтар. В конце концов, когда-то Гравида и Мибия были одной страной, так почему не провести ритуал, позволяющий ее опять объединить? И тогда в истории Фернандо Пятый и Рамон Третий останутся не жалкими неудачниками, просравшими свои страны, а получат титул «Объединитель».

Конечно, Охеде и Карраскилье такой расклад не понравится, потому что оставит их за бортом плывущего в светлое будущее судна, поэтому нужно все провернуть так, чтобы они даже не догадывались до того момента, как станет поздно.

В дверь постучали, прервав размышления.

— Войдите, — отрывисто бросил граф.

В кабинет торжественно вошел слуга с подносом. На подносе стояла одна-единственная тарелка, накрытая куполом серебряной крышки-клоша.

— Все как вы приказали, дон, — подобострастно кланяясь, сказал слуга. — Клубень почищен и порезан на ломтики.

Он поставил перед графом тарелку и снял с нее крышку. Ломтики, уже начавшие чернеть, выглядели неаппетитно, но Лара мужественно взял один, положил в рот и захрустел.

— Вкус неприятный, — резюмировал он, сморщившись от желания выплюнуть. — Но не отвратительный. Вовсе не отвратительный. Есть можно. Узнать бы теперь, как правильно употреблять этот клубень, чтобы получить от него максимальную пользу.

Глава 24

О нашей ненормальности Оливарес долго не думал. Чем дольше жарилась картошка, тем заинтересованней водил он своим носом в сторону сковороды и тем сильнее на его лице проступала уверенность, что с одного раза привыкания не возникнет и вообще проклятийники к наркотикам устойчивы. Только этим мог я объяснить то, что когда Серхио и Исабель придвинулись ко мне с тарелками, Оливарес небрежно бросил:

— Алехандро, положи-ка и мне на пробу.

— Дон Оливарес — ахнула Хосефа, — вы что? Не ешьте, даже самую малость не ешьте, потом не сможете отказаться. У этой дряни и запах ядовитый. Я сама с трудом удерживаюсь, чтобы не попросить и себе.

Она всхлипнула и приложила полотенце к груди, воображая себя не иначе как в наркоманском притоне с жесткими наркотиками, привыкание к которым происходит с первой дозы, а отсутствие ведет к жесткой ломке. Вон как Исабель вожделенно смотрит в мою сковородку — я бы тоже решил, что у нее зависимость.

— Так, может, и удерживаться не надо? — буркнул Оливарес.

— Надо, надо, — не согласился я. — И вы, дон Уго, десять раз подумайте, прежде чем пробовать. Вдруг тоже не сможете потом отказаться.

— Я уже стар. Мне впору жалеть не о том, что я попробовал, а о том, чего не удалось. Так что не спорь и отложи мне четвертую часть.

Слишком часто стал Оливарес диктовать, что мне делать. Того убей, этим поделись. Не учитель, а нахлебник. Живет у меня, питается за мой счет, а теперь еще и картошку собирается сожрать.

— Пятую, — вскинулся Шарик. — Опять обо мне забываете.

— Тебе полной порции слишком много.

— Я про запас.

—

Остывшая жареная картошка — это извращение.

— Извращение — это лишать меня законной порции.

В результате наш спор закончился тем, что Шарик самовольно схватил передними четырьмя ламами столько, сколько смог утащить, и невзирая на то что еда была очень горячей, споро потащился с ней куда-то из кухни, опасаясь, что отнимут. Я бы на его месте тоже опасался — проводили его взглядами, далекими от приязни. Но у ками вряд ли уже можно было что-то отнять, а вот у меня… Оливарес прокашлялся, привлекая к себе внимание.

— Дон Оливарес, — всхлипнула Хосефа, — вы смотрите, что и тварь божия теперь зависима от этой дряни. Вон, удержу не имеет. Воспитание отказывает.

Оливарес ее выступление проигнорировал.

— Может, не стоит рисковать, дон Оливарес? — намекнул теперь уже я.

— Стоит.

— А если вам не понравится?

— Разделю оставшееся между вами тремя.

Он опять дернул носом, и я с полнейшей предопределенностью понял: не разделит, сожрет сам. Очень уж выразительно дергался нос у проклятийника, когда до него доносился божественный аромат жареной картошки, которую я помешивать не забывал, потому что пригоревшая картошка — издевательство над желудком.

Уговорить Оливареса не удалось. Под причитания Хосефы он проверил свою порцию чарами и возвестил, что к этому блюду зависимости не возникает. Служанку это не убедило, потому что она уже уверилась в обратном. Так и стояла все время немым укором, глотая слезы, пока проклятийник медитировал над тарелкой. Наконец он решился и положил ломтик в рот.

Хосефа этого уже не выдержала. Особенно горестно всхлипнув, она выскочила из кухни и, судя по тому, что за ней хлопнула дверь башни, побежала утешаться к лелеемому поросенку, который вырастал в тощую мосластую тварь, с которой приличных отбивных не получить. Разве что воспитывать в нем сторожевые качества? Зубам этого так называемого поросеночка позавидовала бы иная овчарка.

Оливарес же на бегство служанки внимания не обращал, старательно дегустируя картошку. Он задумчиво прожевал, проглотил, внимательно прислушался к тому, что творится в желудке, и изрек:

— Достойно. Надо Рикардо сообщить, как это растение правильно есть.

После чего взялся за необычное блюдо с усердием проголодавшегося путника, которому срочно нужно восстанавливать силы, а то упадет от изнеможения.

— Зачем? — удивился я. — Только дона Карраскильи тут не хватает. И без того картофель в дефиците. Еще немного — и на посадку ничего не останется.

— Ничего, — невнятно ответил Оливарес, наворачивая мою картошку за обе щеки, — если все сложится, тебе этот, как ты говоришь, картофель будут на золотых блюдах носить. А не сложится — тебе будет уже все равно.

— Что должно сложиться, дон Оливарес? — полюбопытствовала Исабель.

— Звезды в удачную фигуру для вас и Алехандро, донна Болуарте.

— Думаете, нас с доном Контрерасом может что-то связать, дон Оливарес? — усмехнулась она чуть высокомерно. — Кроме этого короткого эпизода проживания в одном доме.,