Дон Карлос. Том 2

Борн Георг Фюльборн

— Я знал, что ты образумишься, — спокойно заметил прегонеро. — Давай деньги!

— Сегодня я дать их не могу, у меня здесь нет такой суммы.

— В таком случае, герцог мне ссудит ее.

— Уж как ты жаден до золота! — злобно заметила старуха.

— Я хочу получить все сегодня. Это мое последнее слово!

— Ну так ступай вниз к кассиру, сеньору Дурасо; он выплатит тебе всю сумму. Но знай, я не забуду тебе этого, и ты у меня не раз припомнишь эти десять тысяч! — грозила Сара Кондоро. Злость почти лишала ее сил. Она подошла к столу, написала что-то на клочке бумаги

и швырнула написанное прегонеро.

Тот поймал бумагу и вышел, не сказав ни слова.

— Погоди, жадный, хитрый сутяга! — бормотала Сара Кондоро, грозя ему вслед. — Погоди, бездельник! Ты еще вспомнишь меня! Чтоб тебе не впрок пошли эти деньги! Хорошо, однако, что Хуан не вслух доложил об Арторо, а то бы прегонеро еще услышал и намотал себе на ус; хорошо, что он не видел его. Но что ему нужно, этому старому плясуну? Зачем он из Логроньо пришел сюда? Не хочет ли он тоже пощипать сеньору дукезу теперь, раз у нее снова копейка завелась? Ну, это будет с его стороны лишний труд, однако чего ж ему еще искать здесь? Правда, он многое знает из моего прошлого, но пусть хоть все об этом знают, мне все равно, денег я больше давать не стану.

Она подошла к двери, которая вела в смежную комнату, и, открыв эту дверь, сказала:

— Войдите, Арторо. Что скажете новенького? Давно мы не виделись. Как поживаете? Как вы, однако, постарели и похудели, Арторо!

Старый танцор, низко поклонившись, подошел поближе. Лицо его было грустно. Он был одет в длинный широкий плащ, театрально закинутый за плечо. Редкие волосы его и борода были седыми. Он оставил свою старую измятую шляпу в другой комнате.

— Постарел и похудел, — с горечью повторил он. — Да, сеньора дукеза, вот что значит нужда и голод!

— Ваши дела все еще так плохи, Арторо? Танцор пожал плечами.

— Мне уже недолго осталось выступать, а все же немногие могут сравниться со мной. Вы еще сами в этом убедитесь, сеньора. А Хуанита, моя дочь Хуанита! Вот бы вы посмотрели на нее. Она танцует прекрасно! Она могла бы выступать на любой испанской сцене. Я прибыл с нею в Мадрид, потому что на севере бесчинствуют карлисты и оставаться там небезопасно. Тут я стал осведомляться о здешних ценах, и как же я удивился, и обрадовался, услышав о прославленном вашем салоне и о том, что вы сами им заведуете.

— А! Я понимаю, Арторо, вы хотите у меня дебютировать.

— Это пламенное желание мое и Хуаниты.

— Невозможно. Я не могу принять вас. Вы не можете себе представить, сколько уже артистов в моей труппе.

— Для старого знакомого, сеньора дукеза, надеюсь, вы сможете сделать исключение, тем более что я пришел к вам в этот раз с повинной головой. Когда я узнал, что судьбе угодно опять свести меня с вами, я тотчас же решился открыто признаться во всем…

— В чем же, Арторо?

— Да в том, что отчасти похоже на преступление, сеньора дукеза! Однако страшная нищета извиняет мой поступок. Теперь тому уже более двадцати лет, с тех пор все изменилось, одна только нужда моя осталась прежней.

Дукеза широко раскрыла глаза и насторожилась.

— Признание? — сказала она. — Что же это? Рассказывайте, Арторо!

— Могу ли я еще рассчитывать на

ваше прощение, сеньора? Теперь я уже раскаявшийся грешник. Но я виноват в страшном проступке, и это долго мучило меня, я даже думаю, что этой страшной нуждой я наказан за него! До сих пор еще никто не слышал моей тайны, я даже на исповеди не сознавался в ней, но эта тайна гнетет меня, я хочу от нее избавиться. Может быть, вместе с нею я избавлюсь и от этой страшной нужды, которая с тех пор преследует меня. Я забочусь не столько о себе, сколько о своей дочери Хуаните. Она пропадет со своим талантом! Тогда как здесь она могла бы показать себя, сеньора дукеза; в Мадриде бы ее оценили. Поэтому я сказал себе: ступай к сеньоре дукезе, открой ей все, во всем признайся и упроси оказать покровительство Хуаните и дать ей возможность дебютировать. И вот я пришел к вам, сеньора дукеза. Неужели моя последняя надежда обманула меня?

— Вы возбудили мое любопытство, Арторо. Ну, говорите же скорей вашу тайну! Мы еще поговорим о вашей дочери. Если она хорошо танцует, то сможет у меня дебютировать.

— О, благодарю вас за эти слова, сеньора дукеза! Я так и думал, что судьба недаром снова сводит нас вместе, и сразу решил во всем перед вами признаться. Однако я должен прибавить, что несколько лет назад я тщетно пытался отыскать вас с той же целью. Тогда я собрал свои последние деньги, чтобы съездить в Мадрид и все вам рассказать, но мне не удалось отыскать вас.

— Говорите, Арторо. Я знаю, вам известно многое из моего прошлого, — сказала дукеза.

— Многое, сеньора. Мне отрадно, что я могу, по крайней мере, сказать вам все. Когда вы все узнаете, я могу умереть спокойно. Если бы в этот раз я опять не отыскал вас, то непременно пошел бы к вашему сыну, чтобы от него узнать, где вы находитесь.

— Разве вы что-нибудь знаете о Тобале? Вы знаете, что Тобаль Царцароза здесь? — удивилась графиня.

— Тобаль Царцароза? Нет, сеньора.

— О каком же моем сыне вы говорите? У меня, кроме Тобаля, больше нет сыновей.

— Я говорил о графе Кортецилле.

Сара с минуту молча смотрела на старика; казалось, она припоминала что-то в своей прошедшей бурной жизни.

— Кортецилла? — наконец произнесла она. — Я никакого графа Кортециллы не знаю.

— Но граф живет здесь, дукеза. Я помогу вам припомнить, если позволите. У вас разве около сорока лет тому назад не было двух сыновей от благородного гранда Вэя?

— Двух сыновей? Да, точно! Один из них был убит в сражении, а другой тоже умер, либо пропал без вести; по крайней мере я больше не слышала имени Вэя.

— Вот как! Значит, я одновременно принес вам две важные новости! — воскликнул обрадованный танцор. — Этот второй ваш сын не умер, не пропал, а жив и здоров, и это граф Эстебан де Кортецилла.

— Эстебан… Да, так его звали, я это помню, но почему же он зовется Кортециллой?

— Сестра благородного Вэя была еще в живых тогда?

— Я думаю.

— Она была замужем за графом Кортециллой, и у них не было детей. Графиня усыновила своего племянника. Эстебана Вэя, и с тех пор он стал называться графом Кортециллой. Он давно живет здесь, в Мадриде.