Дон Кихот (с иллюстрациями) (перевод Энгельгардта)

Де Сервантес Сааведра Мигель

– Не бойтесь, ваша милость, что я уклонюсь в сторону или скажу что-нибудь ни к селу ни к городу. Я не забыл недавних советов вашей милости насчет того, как надо говорить – много или мало, хорошо или худо.

– Я ничего не помню, Санчо, – ответил Дон Кихот, – говори, что хочешь, но только покороче.

– То, что я хочу вам сказать, – продолжал Санчо, – сущая правда; к тому же мой господин Дон Кихот не позволит мне соврать.

– По мне, Санчо, – ответил Дон Кихот, – болтай сколько угодно, – я не стану

тебе мешать; но только обдумай хорошенько, что ты собираешься рассказывать.

– Я и то думал и передумал: кто бьет в набат, сам в безопасности. Ну, да сейчас вы увидите на деле.

– Я бы посоветовал вашим высочествам, – сказал Дон Кихот, – прогнать отсюда этого болвана, а не то он будет без устали молоть всякий вздор.

– Нет, нет, – возразила герцогиня, – я не отпущу Санчо ни на шаг от себя. Я его люблю и знаю, что он очень умен.

– Дай бог вашей светлости счастливо жить до самой смерти за доброе обо мне мнение, хоть я его и не заслуживаю. А рассказать я вам хочу вот что: жил у нас в деревне один идальго, весьма богатый и знатный (ибо происходил он из рода Аламос из Медины дель Кампо); он был женат на донье Менеке де Киньонес, а она была дочерью дон Алонса де Мариньор, рыцаря ордена Сант-Яго, который утонул в Эррадуре и из-за которого много лет тому назад в нашей деревне была большая распря, в которой, как мне говорили, участвовал и господин мой Дон Кихот и в которой был ранен шалопай Томасильо, сын кузнеца Бальбастро… Ну что, сеньор мой и господин, скажите, разве это не правда? Заклинаю вас честью, – подтвердите мои слова, чтобы эти знатные господа не подумали, будто я болтун и враль.

– Ну, пока вы кажетесь мне просто болтуном, а не лжецом, – заметил священник. – Посмотрим, что будет дальше.

– Ты называешь, Санчо, стольких свидетелей, что, вероятно, говоришь правду, – ответил Дон Кихот. – Но продолжай свой рассказ, да сократи его, ибо, судя по началу, тебе не кончить его и в два дня.

– Нет, пусть не сокращает! Пусть рассказывает, как умеет, – возразила герцогиня. – Если он не кончит своего рассказа и в шесть дней, то эти шесть дней я буду считать самыми счастливыми в моей жизни.

– Так вот, сеньоры, – начал снова Санчо, – этот идальго, которого я знаю, как свои пять пальцев, ибо его дом отстоит от моего на какой-нибудь арбалетный выстрел, пригласил к себе в гости крестьянина, бедного, но честного малого.

– Поскорее, братец, – перебил его священник. – Ведь этак вы и до второго пришествия не кончите.

– На полдороге кончу, а то и раньше, если будет угодно богу. Так вот, сеньоры, пришел наш крестьянин в дом к тому самому идальго, который его пригласил, – упокой, господи, его душу, – ведь он уже помер, да к тому же и умирал, как ангел, так по крайней мере мне говорили, а я сам при его кончине не был, так как в то время был на сенокосе в Темблеке…

–

Ради всего святого, сынок, – воскликнул священник, – возвращайтесь-ка скорее из Темблеке и кончайте вашу историю без погребения идальго, а не то вы дождетесь и наших похорон!

– Так вот, – продолжал Санчо, – когда они собирались сесть за стол, – а они у меня сейчас прямо перед глазами стоят, словно живые…

Герцог и герцогиня от души забавлялись, видя, как раздражают священника бесчисленные отступления в рассказе Санчо, а Дон Кихот сгорал от гнева и бешенства.

– Так вот, повторяю, – продолжал Санчо, – они уже собирались сесть за стол, как я уже вам сказал, но крестьянин настаивал, чтобы почетное место занял идальго, а идальго настаивал, чтобы его занял крестьянин, говоря, что он хозяин в своем доме и волен приказывать. Однако крестьянин, считавший себя человеком вежливым и хорошо воспитанным, ни за что не соглашался занять почетное место; в конце концов раздосадованный идальго схватил его за плечи и посадил насильно со словами: «Да садитесь же, тупая башка: ведь где бы я ни сидел, мое место всюду будет почетным». Вот и вся история, и сдается мне, что она пришлась очень кстати.

У Дон Кихота лицо покрылось красными пятнами, а хозяева подавили смех из опасения, как бы Дон Кихот не рассердился окончательно, отгадав лукавый намек Санчо.

Желая переменить неприятный для Дон Кихота разговор, герцогиня спросила Дон Кихота, имеет ли он известия от сеньоры Дульсинеи и много ли великанов и волшебников отослал он ей в подарок за последние дни, «ибо, – прибавила она, – сеньор рыцарь, наверное, успел победить их множество». На это Дон Кихот ответил:

– Несчастья мои, сеньора, имели начало, но, видно, никогда не будут иметь конца. Я побеждал великанов, я посылал к ней разбойников и лиходеев, но они не могли ее отыскать, ибо она очарована и превращена в безобразнейшую крестьянку.

– Не знаю, – перебил его Санчо Панса, – мне она показалась первой красавицей на свете. Во всяком случае, она так легка, что в прыжках не уступит и канатному плясуну. Честное слово, сеньора герцогиня, я видел, как она, словно кошка, прямо с земли вскочила на спину ослице.

– Разве вы видели ее после превращения, Санчо? – спросил герцог.

– Еще бы не видел! – ответил Санчо. – Ведь я же первый и открыл эту штуку с колдовством. Она так же околдована, как мой покойный батюшка.

Священник, слыша разговоры о великанах, разбойниках и волшебстве, догадался наконец, что перед ним сидит Дон Кихот Ламанчский. Герцог так восхищался недавно вышедшей книгой о великих подвигах безумного идальго, что просто надоел священнику своими рассказами об этом славном странствующем рыцаре. Убедившись, что догадка его справедлива, он возмущенно сказал хозяину замка: