Дон Кихот. Часть 1
Шрифт:
– Осушите ваши слезы, – сказал он ему, – и да исполнятся ваше желание. Пред вами ваш достойный брат и ваша милая невестка. Вот – капитан Виедма, а вот прекрасная мавританка, оказавшая ему столько благодеяний; французские пираты, о которых я вам рассказывал, довели их до такой бедности, очевидно, с тою целью, чтобы вы могли обнаружить перед ними все великодушие вашего благородного сердца.
Капитан бросился сейчас же обнять своего брата, который в удивлении положил обе руки к нему на грудь, чтобы рассмотреть его на некотором расстоянии, и, окончательно убедившись, что это – его брат, крепко сжал его в своих объятиях, проливая слезы любви и радости. Все присутствующие при виде этой сцены тоже не могли удержаться от слез. Невозможно, по моему мнению, не только передать, а даже выдумать все сказанные обоими братьями слова и всю силу их взволнованных чувств. Они то коротко рассказывали свои приключения, то снова отдавались излияниям братской дружбы. Аудитор обнимал Зораиду, предлагал ей свое состояние, заставлял свою дочь обнимать ее, и прелестная христианка и прекрасная мавританка знаками своей любви снова вызывали слезы на глаза всех присутствовавших. Молча и внимательно
В конце концов, все были обрадованы счастливым приключением пленника, и так как прошло уже почти две трети ночи, то было решено отдохнуть немного до утра. Дон-Кихот вызвался охранять замок, чтобы, как говорил он, какой-нибудь великан или другой злонамеренный негодяй, соблазненный сокровищами красоты, заключающимися в этом замке, не осмелился их потревожить. Знакомые уже с рыцарем поблагодарили его за предложение и сообщили об его странном помешательстве аудитору, чем сильно удивили последнего. Один только Санчо Панса приходил в отчаяние от того, что ему приходится не спать до такой поздней поры; однако он устроился на ночь лучше всех прочих, улегшись на сбрую своего осла, которая впоследствии так дорого обошлась ему, как увидит потом. Дамы вошли в свою комнату; мужчины тоже постарались устроиться с наименьшим неудобством. А Дон-Кихот, выйдя с постоялого двора, стал на часы для охраны замка.
Но едва только занялась заря, как до слуха дам донесся какой-то чрезвычайно приятный голос, заставивший их внимательно прислушаться. Доротея проснулась первой; между тем, как донья Клара де-Виедма, дочь аудитора, продолжала спать рядом с ней. Никто из них не мог догадаться, кто это так хорошо поет; слышался один голос, не аккомпонируемый никаким инструментом. Казалось, что песнь раздавалась то на дворе, то в конюшне. В то время, как они были всецело погружены во внимание и удивление, к двери их помещения подошел Карденио и сказал:
– Если вы еще не спите, то послушайте пение молодого погонщика, который не поет, а чарует.
– Мы и так слушаем его, – ответила Доротея, и Карденио ушел. Тогда Доротея, напрягая все более и более свое внимание, услышала пение следующих стихов:
Глава XLIII
В которой рассказывается: трогательная история молодого погонщика и другие необыкновенные события, случившиеся на постоялом дворе
61
Кормчий в «Энеиде» Вергилия.
Когда певец допел до этого места, Доротее пришла мысль, что было бы жаль, если бы Клара лишилась удовольствия послушать такое прекрасное пенье. Она слегка потолкала ее и сказала, когда та проснулась:
– Извини, милая, что я тебя бужу, но мне хотелось бы доставить тебе удовольствие послушать очаровательнейший голос, какой ты только слышала, может быть, во всю свою жизнь.
Еще несовсем проснувшаяся Клара протерла себе глаза и, не поняв с первого раза слов Доротеи, попросила ее повторить их. Та повторила, и Клара стала внимательно прислушиваться, но едва только она услыхала два или три стиха, которые продолжал распевать юноша, как все ее тело охватила сильная дрожь, точно с ней приключился припадок жесточайшей лихорадки; и, бросившись на шею Доротеи, она воскликнула:
– Ах, госпожа души моей и жизни, зачем ты меня разбудила? Судьба оказала бы мне величайшее благо, если бы закрыла мне глаза и уши, чтобы я не могла ни видеть, ни слышать этого несчастного певца.
– Что ты говоришь, милая девочка? – возразила Доротея, – подумай, ведь этот певец, говорят, простой погонщик мулов.
– Он господин земель и душ, – ответила Клара, – в том числе и моей души, которая будет принадлежать ему вечно, если он сам не оттолкнет ее.
Доротея была сильно удивлена такими страстными речами, находя их несоответствующими возрасту и развитию молодой девушки.
– Я не понимаю ваших речей; объяснитесь понятней, что вы хотите сказать этими землями и душами, и кто этот певец, голос которого вам причиняет столько волнения. Впрочем, нет, не говорите сейчас ничего; я не хочу, занявшись вашими тревогами, лишиться удовольствия послушать певца, который, кажется, начинает
– Как вам угодно, – ответила дочь аудитора и, чтобы ничего не слыхать, закрыла себе уши обеими руками. Доротея удивилась опять, но, обратив затем все свое внимание на пение, услыхала следующее:
Святое упованье!Среди помех ты к цели нас ведешь.Недолго испытанье, —И пристань ты желаньям обретешь.Страшиться не посмейОпасности и смерти вместе с ней.Ленивый не достигнетПобедой славной счастья никогда;Удача не постигнетСвоей судьбе покорного всегда.Печаль того удел,С судьбою кто бороться не посмел.Блаженство мы напрасноТак дорого любовь вам продает:Всему, что жаждем страстно,Она печать небесного дает.Дешевою ценойДостигнут ли бывал успех какой?С любовью постоянствоЧудесных дел немало ли творит?Ни время, ни пространство —Ничто мне путь в любви не преградит.Уверен я, судьбойМне на земле назначен рай с тобой.Здесь певец прекратил свое пенье, и Клара начала опять вздыхать. Это возбудило в Доротее желание узнать причину таких приятных песен и таких печальных слез, и она поспешила спросить у Клары, что она хотела ей рассказать. Тогда Клара, опасаясь, как бы ее не услыхала Люсинда, крепко обняла Доротею и приставила свои губи так близко к уху подруги, что могла говорить совершенно спокойно, не боясь быть услышанной никем другим.
– Этот певец, моя дорогая госпожа, – сказала она ей, – сын одного дворянина из королевства Аррогония, владелец двух областей. Он жил против дома моего отца в Мадриде; хотя мой отец и имел обыкновение закрывать всегда окна дома зимой занавесами, а летом ставнями, но все-таки этот дворянин, тогда еще учившийся, не знаю как-то увидал меня, должно быть в церкви или где-нибудь еще. В конце концов, он влюбился и из окон своего дома дал мне это понять таким множеством знаков и слез, что мне пришлось ему в этом поверить и даже полюбить его, хотя я и не знала, чего он хочет. Чаще всех прочих знаков, он делал мне один знак, состоявший в том, что он соединял одну свою руку с другой, желая тем дать мне понять, что он женится на мне. Я и сама была бы рада, если бы так случилось, но я одна, матери у меня нет, и я не знала к кому обратиться с своим делом. Потому я позволяла ему продолжать вести себя по-прежнему, ничем не обнаруживая, однако, своей благосклонности к нему, если не считать только того, что, когда наши отцы уходили из дому, я поднимала немножко занавес или ставни и показывалась ему; это было для него таким праздником, что он, казалось, сходил с ума. В это время моему отцу был прислан приказ об отъезде; молодой человек узнал об этом, но не от меня, потому что не было никакой возможности сказать ему об этом. Я думаю, что он заболел от горя, и в тот день, когда мы уезжали, мне не удалось его видеть, чтобы проститься с ним, хотя бы взглядом. Но через два дня, подъехав к гостинице в одной деревне, до которой отсюда один день езды, я увидала у ворот этой гостиницы его в одежде погонщика мулов; он был так хорошо переодет, что мне бы самой не узнать его, если бы его образ не запечатлелся в моей душе. Я узнала его, удивилась и обрадовалась. Когда он проходит мимо меня по дороге или в гостинице, где мы останавливаемся, он поглядывает на меня потихоньку от отца, взглядов которого он избегает. Я знаю, кто он, и знаю, что это из-за любви ко мне он идет пешком и так сильно устает; поэтому я умираю от горя и глазами слежу за каждым его шагом. Не знаю, с каким намерением он идет и как он мог убежать из дома своего отца, который его страстно любит, потому что он его единственный наследник и потому что, кроме того, он сам по себе заслуживает любви, как вы в этом убедитесь сами, когда его увидите. Могу вас еще уверить, что все песни, которые он поет, он сочиняет из своей головы, потому что он хороший поэт и студент. Всякий раз, как я его слышу или вижу, я дрожу всем телом от страха, что отец узнает его и догадается о наших желаниях. Во всю свою жизнь я не сказала ему ни одного слова, но все-таки я так люблю его, что не могу без него жить. Вот, моя дорогая госпожа все, что я могу вам сказать об этом певце, голос которого доставил вам столько удовольствия; и его голос убедит вас, что он не погонщик, как думаете вы, но владетель душ и земель, как говорю я.
– Довольно, донья Клара, – воскликнула Доротея, покрывая ее тысячью поцелуев, – довольно, говорю я. Подождите наступления дня, и я надеюсь с Божьей помощью повести ваши дела, так, что доведу их до счастливого конца, какого заслуживает такое благородное начало.
– Увы, моя дорогая госпожа, – возразила донья Клара, – на какой конец можно надеяться, когда его отец так знатен и богат, что он сочтет меня не достойной быть, не говорю уже женой, но даже служанкой его сына? Обвенчаться же тайком от моего отца я не соглашусь ни за что на свете. Я хотела бы только, чтоб этот молодой человек меня оставил и вернулся домой; может быть, когда я не буду его видеть больше и когда мы будем разделены друг от друга большим расстоянием, которое нам остается проехать, горе, испытываемое мною теперь, немножко смягчится, хотя думаю, что это средство окажет на меня мало действия. Уж и не знаю, как вмешался сюда дьявол, как приключилась эта любовь, которую я питаю к нему, тогда как я такая молодая девушка, а он почти мальчик; ведь, по правде сказать, мне кажется, что мы ровесники, а мне еще нет и шестнадцати лет; по крайней мере мой отец говорит, что мне будет шестнадцать лет в день Святого Михаила.