Донбасс / «Бездна бездну призывает…»
Шрифт:
IX
Света, услышав тарахтение газельки, оторвалась от монитора и выглянула в окно. Знакомый лейтенант, комвзвода разведки, в залитой кровью разгрузке вытаскивал из кузова тяжёлый предмет вроде мешка или большого негнущегося свёртка, ещё один боец из разведки, тоже перепачканный кровью, подхватил предмет за негнущиеся ноги. Ещё на предмете она различила лицо, напоминающее восковую маску, черты которого показались ей знакомыми. Словно с Андрея слепили маску для музея восковых фигур…
Света быстро вышла из комнаты, мимо притихших товарок, по коридору через дверь на плац, потом миновала газельку с угрюмыми разведчиками и «предметом», потом к железным воротам, в калитку, мимо подавленного часового. Быстро шагала теперь по пустой
«Почему именно он?»
В батальоне две-три сотни мужиков, и из всех она выбрала только его. Почему именно ему и надлежало умереть?! Почему не тому другому, который давно в безопасности в Москве, открыл уже, наверное, новый бизнес?.. Почему именно ей? Есть столько женщин, с которыми ничего такого никогда не случалось, которых не бросал в трудную минуту муж, у которых не погибал внезапно возлюбленный, которые вообще никогда не видели войны, не прятались с детьми по подвалам, не просыпались среди ночи от канонады!.. И ведь даже самый разумный в этой ситуации выход – покончить с собой – для неё недоступен, потому что у неё две дочки, которые, как якоря, держат её в этом тошнотворном мире, где мужчины либо трусы, либо «двухсотые»! А ведь она ещё не старая: ей ещё лет тридцать или сорок предстоит жить!.. Или сначала дочек, потом себя? Да нет, так у неё не получится. И бросить их одних тоже не сможет. И что с этим со всем делать?!
Света не могла бы сказать, сколько она пробегала, не разбирая дороги, с этими вопросами по опустевшему серому городу, прежде чем отчаяние её как будто притупилось под действием физической усталости. Во всяком случае, она наконец присела на троллейбусной остановке, рассчитывая поехать домой. Дочки уже, наверное, из школы пришли.
– А при Украине-то троллейбусы лучше ходили, – приставала какая-то бабка к какому-то молодому военному в солдатском бушлате с пустыми погонами. – За что вы воюете? Чтоб совсем житья не стало?
– Что ты к нему пристала? – вступилась другая. – Он-то тут при чём?
– Он при чём? А я при чём? Я всю жизнь работала, а тут на пенсию даже сдохнуть не по карману: хоронить, как собаку, в картонной коробке придётся! Или в морге вонять, там и так смрад, когда мимо идёшь!
Света не могла больше выносить этого разговора и, не дожидаясь троллейбуса, пошла пешком, несмотря на усталость. Тот, как назло, вскоре обогнал её и бодро скрылся за поворотом.
– Что ж это за издевательство?! – закричала она в голос и разрыдалась, но всё же шла дальше по пустынной улице, всхлипывая и бормоча что-то совсем уже невнятное, и вдруг знакомый звук – резкий оглушительный хлопок – заставил её остановиться и взбодриться. «Прилёт» снаряда или мины, причём близко – впереди за поворотом. Света привычно метнулась к ближайшей пятиэтажке, нашла подъезд и скрылась в нём, машинально захлопнув за собой старую дверь без стёкол, поднялась на полпролёта, стараясь держаться подальше от окон. Разрывов было не более десятка, и всё стихло. Выслушав стук осколков снаружи и переждав пару минут, она спустилась и открыла дверь. Мимо пробежала, вытаращив глаза и поджав хвост, ошалевшая от такой жизни собака. Света пошла дальше своей дорогой, но чуть погодя услышала из-за поворота крики нескольких голосов и визгливое женское причитание. Света и тут флегматично двинулась далее, уже привычная ко многому, но то, что ждало за поворотом, заставило её замереть. Посреди проезжей части стоял развороченный троллейбус, на обильно политом кровью асфальте валялись фрагменты тел. Света разглядела худую руку подростка, женскую ногу, валялись какие-то окровавленные кучи тряпья. Рядом стоял плачущий старик. Потом она отвернулась и опять двинулась дальше, стараясь уже не смотреть. Зачем ей это в памяти? Она всё равно ничем не может помочь.
Голова её вдруг стала работать удивительно ясно и чётко. Она выжила, чудом не сев в этот самый троллейбус, и это прекрасно, потому что её дочери не останутся теперь одни. Они ждут её дома, а значит, ей есть зачем жить. Положение не безвыходное, потому что они могут уехать втроём хотя бы в качестве беженцев. Пусть им придётся жить какое-то
Добравшись с этими мыслями до дома, встретила у подъезда престарелую соседку.
– Слышала, Свет? Мина в троллейбус угодила. Тут у нас недалеко!
– Да уж, тёть Сонь, слышала… – устало ответила Света.
– Это ж надо, что опять творится! Я детство под бомбёжками провела, ещё в ту войну, в Великую Отечественную. Отец на фронте погиб, ещё в 41-м. Мать ночами выла белугой! У меня первое воспоминание из детства: в доме темно, мать воет, и снаряды рвутся… Долго потом темноты боялась, со светом спала, пока замуж не вышла. Там уж к мужу прижмусь, можно и свет выключать… А вот опять на старости лет угораздило – опять война! Значит, Бог так ссудил…
– Зачем же так?!
– Значит, надо. Пути Господни неисповедимы. Ты б сама, Свет, в церковь хоть когда зашла, а то измученная такая, смотреть на тебя горько.
– А у нас тут есть церковь? – спросила Света, вспоминая, что последний раз была в церкви, когда венчались с Петей.
– Конечно, есть! Как не быть? Церковь везде есть.
X
– А знаешь, Шварц, что за день-то сегодня? – спросил Худой, подсаживаясь к Пете и принимая от него сигарету. Петя опять сторожил очередных «роботов», и Худой всегда рад был устроить себе самовольный перекур.
– Ну и что за день?
– День трёх «д»! – торжественно произнёс Худой.
– Чего?
– День денежного довольствия!
– А, ну да…
– Послушай, Шварц, мы ж кенты! Ты ж знаешь, как меня кинули! Обратно в «роботы» перевели! Мне теперь хрен что дадут! Ты ж подогреешь старого кента, не забудешь?
– Да мне тоже вроде пока особенно нечего получать, всего ничего отслужил, да и довольствия того… Хотя у нас тут и трат никаких… Послушай, Худой, я, конечно, понимаю, кенты и всё такое, но есть идея поинтереснее: поскольку у нас тут трат никаких, кормят-одевают, эти деньги надо откладывать. И ты, когда тебя восстановят по службе, деньги копи, после войны, может, вместе дело откроем. После войны, в связи с разрухой, задёшево можно будет…
– Да не гони, Шварц, чего ты чудишь? Давай я сэма намучу, шмали хорошей, а хочешь, ширы? Или шлюх? Это дороже, но я найду варианты!
– Ну даёшь! – засмеялся Петя, а потом сказал серьёзно: – Знаешь, у меня ведь жена и две дочки, мне бы им деньгами помогать… Давно их не видел, были причины, но теперь скоро уже, надеюсь, буду с деньгами и по форме…
Петя не хотел говорить дальше, и его выручило урчанье штабного «Урала», не спеша подкатывающего к блокпосту.
Бойцы в ожидании собирались к машине. Настроение у всех было приподнятое. Даже у тех, кто стоял на постах, хотя им довольствие получать предстояло, конечно, отдельно, после смены. Только теперь Петя увидел всех бойцов блокпоста в сборе: их оказалось, человек двадцать, и они стояли весёлой дружной компанией. Один только Худой, напротив, места себе не находил от разочарования. Дядя Женя сочувственно посмотрел на него и сделал вид, что забыл отправить его обратно в подвал к другим «роботам».
Из кузова «Урала» выпрыгнули несколько бойцов, сопровождающих ценный груз, в новенькой форме и берцах, с начищенными автоматами, рассыпались по сторонам, заняв позиции, как для круговой обороны.
Командир с дядей Женей, наблюдавшие это сцену, улыбнувшись, переглянулись. Из высокой кабины тем временем спустилась женщина в форме, заведовавшая при штабе выдачей жалования, с драгоценным металлическим ящиком и толстой тетрадью финансовой отчётности в руках. Села за заботливо предложенный ей стол со стулом, а бойцы блокпоста выстроились в очередь.