Допельгангер. Афганец
Шрифт:
Все эти воспоминания учебки, ночной тревоги, зачитанного официального обращения к советскому правительству с просьбой о помощи дружественному государству, переброска в это государство, погрузка, выгрузка. Контроль территории. Усиление контроля. Засады, массовые минирования местности. Все это слилось в единую кашу, то светлую, если события происходили днем, то темную и холодную, если воевать надо было ночью. В памяти почти не осталось отдельных лиц душманов. Их лица сплелись в единую, общую картинку бородатой морды. Возможно, это было чье-то конкретное лицо, а может память создала из множества одно, универсальное. Этого Павел точно не мог сказать, это его и не беспокоило.
В самом начале война
Они хотели попробовать, как действуют автоматы, они никогда не видели, как пули рвут человеческую плоть, они алчно наблюдали, как скрюченные мышцы агонизирующего тела хватаются за последние капли жизни, как люди превращаются в холодное, безопасное мясо. Они и не думали, что человека действительно возможно убить с одного удара, и в тоже время это непросто, если не знаешь куда бить. Они тренировались метать ножи. Штык ножи были самым бесполезным изобретением военной промышленности и все наточили себе огромных, тяжелых кинжалов из рессор. Эксперименты показали, что и ножом убить не так-то просто. Сотни экспериментов пришлось поставить, чтобы найти хитрые места на человеческом теле, от удара в которые человек не только становится безопасен, он даже падает на землю уже мертвым. Нет такого мальчишки, который ни разу не подумал бы о том, куда надо бить, как надо втыкать нож, как его надо метать, чтобы точно и сразу. Как здорово идти в атаку одной командой, а потом курить сигарету на двоих. А до чего завораживающе смотрятся трассеры ночью. И кто бы мог подумать, что из-за них тела жарятся изнутри и загораются.
Как чудесно, когда у тебя есть друг, от которого нет секретов и все твои тайные желания и мысли можно с ним обсудить. А можно и попробовать все самое запретное. Ведь когда люди откровенны, то нет ничего запретного. Все, что естественно – не безобразно. И разве это грех, или в этом есть что-то ненормальное, если девятнадцатилетний парень, который еще неделю назад искал случай уединиться, для того чтобы снять напряжение пониже живота, сейчас видя девочку бредущую по кишлаку, или идущую с кувшином к ручью, возжелал бы ее, покраснел бы от прилившей крови, почувствовал пульс в висках. Мальчишка, который делает огромное дело, от имени самой большой, самой сильной страны, именно он выбран для миссии планетарного масштаба – помочь нейтрализовать враждебные силы в целой стране. Ему это поручили. Он может с этим справиться. Он может все. Именно он сила. Огромная, непобедимая, несокрушимая и страшная. Умеющая убить одним ударом.
И они убивали. И брали девочек. Сносили враждебные укрепления и
Это случилось при странных обстоятельствах. Роту, где служил Павел, было решено переформировать. Полного отчета никто солдатам не давал, просто сообщили, что родина заметила, что данная рота действует особенно эффективно и самоотверженно и славные бойцы должны пройти небольшой дополнительный курс политической подготовки. Что именно им суждено стать примером для других бойцов, как надо действовать и сражаться с империалистической никогда не дремлющей гидрой. Для прохождения курса все будут отправлены в расположение штаба командования.
В Кабуле солдат по очереди принимал тихий человек с добродушным лицом. Лицо было мягкое, и тихое. И голос тоже негромкий. Убаюкивающий, очень вежливый. Встречал каждого бойца на пороге. Движением руки человек приглашал очередного бойца присесть перед ним, затем полистав папку с личным делом, человек этот задавал самые обычные вопросы: Интересовался местом рождения, родителями, учебой в школе, оценками, причиной выбора рода войск и прочие разговоры ни о чем и обо всем. Разговор с Павлом протекал в том же духе, что и со всеми до него. Павел открыл дверь и спросил:
– Разрешите?
– Павел Алексеевич?
– Так точно.
– Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь.
Мужчина тщательно выговаривал каждую букву, когда произносил имя собеседника. На вид этому человеку было не меньше сорока лет, а может уже даже ближе к пятидесяти. Но в его словах не ощущалось насмешки. Он искренне с уважением обращался к солдату вдвое моложе его по имени отчеству. Слухи о том, что у кого-то возникали проблемы из-за неправильного отношения к местному населению ходили среди солдат. Но это всегда были лишь слухи. Их даже не обсуждали подолгу. Обычная словесная жвачка. Трудно было себе представить, что нужно сделать, чтобы это было воспринято, как плохое или неправильное отношение к местному населению. Точно было известно, что массовые убийства, пытки, насилие над военнопленными ничем сверхъестественным не считалось. Возможно, если бы кто-то из вырезанного кишлака остался жив и дополз до высшего начальства, из последних сил пожаловался на то, что всю его семью и населенный пункт сровняли с землей, то были бы последствия. Возможно, кого-то наказали бы, за то, что враг смог уйти от опытного подразделения. Может даже наказали бы все подразделение. Но Павел был уверен, что никто не уходил. Даже девочки которых привозили по заказу офицеров, после того, как их изнасилуют обязательно расстреливались.
– Павел Алексеевич, – вздохнув, произнес мужчина, полистав папку с личным делом, – что вы знаете о сержанте Слепневе?
Этот вопрос был последним, что мог ожидать Павел. Все нутро его напряглось. Теперь он уже всерьез почувствовал себя неуютно. Сержант из учебки, по прозвищу «фашист» носил именно такую фамилию. Неприятно защекотали поры по всему телу, по спине пробежал холодок.
– Павел Алексеевич, – мужчина поднял глаза на Павла, – вы поняли мой вопрос?
– Так точно, – ответил Павел, судорожно соображая, что лучше ответить и где тут подвох.
– Вы знаете сержанта Слепнева?
– У нас в части был сержант Слепнев… – неуверенно протянул Павел.
– По прозвищу «фашист»?
Павел потерял дар речи. Во-первых, откуда этому штабному товарищу было знать заочное прозвище Слепнева. Во-вторых, в советской стране не принято официально произносить подобный эпитет применительно к человеку, тем более защитнику отечества. И хотя Слепневу не довелось стать на защиту родины, но в советской армии он все же служил.
Конец ознакомительного фрагмента.