Дополнительный человек
Шрифт:
– Алло, – ответил я расстроенным голосом.
– Алло. Привет. Г. Гаррисон. – Это был он. Я не мог поверить, что он звонит. Он и Нью-Йорк уже стали казаться сном.
– О, привет, – умудрился выдавить я.
– Я тут подумал, – сказал он. – Мы должны это решить сейчас. Не хочу ждать до завтрашнего утра. Мы должны с этим покончить. Можем договориться на неделю. За шестьдесят два доллара. Чтобы, если вам это не понравится, вы не потеряли плату за месяц. – В его голосе слышались торопливость, отчаяние.
– Я пока не уверен, – сказал я. Он поймал меня врасплох. Но мне не хотелось сразу же говорить «нет» и тем самым обидеть, отвергнуть.
– Думаю, мы отлично уживемся. Отчего
– Хорошо, – неожиданно брякнул я. – Давайте попробуем. – То, что мгновение назад даже не обсуждалось, сейчас стало тропинкой, по которой я двинулся вперед. Я изменил свою жизнь без минутного размышления. Это было безумие. И по большей части это произошло из-за того, что он хотел получить меня. Я ответил на это. Я был польщен. Я хотел, чтобы во мне нуждались.
– Это будет для вас очень хорошо. – В его голосе прозвучало счастье. – Я много чему могу научить вас в Нью-Йорке, понимаете ли. Я смогу продвинуть вас социально. – Его голос снова стал уверенным, царственным.
– Очень мило с вашей стороны, – сказал я. Мое сердце колотилось. Наверное, мы оба чувствовали головокружение. Его желание заполучить меня и мое встречное желание радовали нас обоих. Я обрушил на него водопад своих чувств.
– И все-таки очень странно, что я переезжаю в Нью-Йорк. А все потому, что увидел обложку «Вашингтон-сквер» Генри Джеймса и подумал, что мне следует быть в Нью-Йорке.
– Не выношу Джеймса! – заявил он. – Его невозможно читать.
– Понимаю, что вы имеете в виду. – Я испугался, что сказал не то, но потом решил вступиться за себя и Джеймса: – Но ранние книги хороши, как «Дэзи Миллер» или «Вашингтон-сквер».
– Да, это правда, его стиль изменился. Интересно почему. Он сжег себя, вы понимаете. Сидел на плите и вялил свои яйца. Это может объяснить изменения в стиле.
Он рассмеялся, и я рассмеялся с ним. Трудно, однако, было знать, чего от него ожидать. Вопрос секса остался непроясненным. Я не был уверен, гетеросексуален ли он, гомосексуален или просто своего рода вульгарный пуританин. Хотя эта неопределенность не беспокоила меня. Я находил ее интригующей и близкой.
Я сказал, что мне понадобится немного времени, чтобы решить кое-какие вопросы в Принстоне и что я смогу переехать приблизительно 1 сентября, если это годится. Он согласился, и мы повесили трубки.
Я не предупреждал своего домохозяина на Парк-Плейс заранее, как положено, однако он вернул мне деньги, уплаченные вперед. Я делал все торопливо, потому что чувствовал, что меня влечет в Нью-Йорк и к Генри Гаррисону. В моем понимании мистер Гаррисон был джентльменом и я сам был начинающим джентльменом, так что мы превосходно подходили друг другу. Я действовал как джентльмен-новобранец приблизительно уже шесть лет. Это началось на втором курсе в Ратгерсе, когда я мысленно стал называть себя «молодым джентльменом». Особенно после того, как прочел «Лезвие бритвы» Сомерсета Моэма и «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во, в близкой последовательности.
Затем в мою жизнь вошли Фицджеральд, Вудхаус, Уайльд и Манн, после чего я желал читать книги только о молодых джентльменах. Для меня это были рыцарские книги, подобные «Дон Кихоту». Я пытался жить, как живет молодой джентльмен. Я писал благодарственные записки и наслаждался путешествиями поездом. Я ежедневно брился, ел особую еду и аккуратно одевался.
Я использовал самих авторов в качестве моделей: изучив их фото, пытался одеваться как они. Никогда не носил кеды, предпочитал брюки из определенных тканей – лен шерсть или вельвет – и ходил к итальянским парикмахерам делать короткую стрижку.
В
Типичная суббота в Принстоне выглядела у меня в сознании примерно так:
«Молодой джентльмен движется по Нассау-стрит. На нем синий блейзер. Он идет в свой любимый ресторан «Анекс» завтракать. Садится за холостяцкий столик и читает газету, пока ест. Он добр к древней официантке. Затем для улучшения пищеварения молодой джентльмен немного прогуливается.
Он останавливается у книжного магазина «Микобер», приветствует труженика владельца и пролистывает книги. Он – один из целого легиона листающих и редко покупает, но владелец ценит молодого джентльмена – его изысканные манеры, его умение носить галстук.
Молодой джентльмен идет на Палмер-сквер и садится на скамью. Другие, сидящие там, подмигивают ему в надежде на общение. Молодой джентльмен улыбается, но остается в стороне.
Он смотрит, как компании юных девушек покупают мороженое в «Томас свите». Он нюхает воздух, когда они проходят мимо, в надежде уловить намек на юный пот. Он смотрит на их сахарные рты, тонкие руки и ноги, на конусы мороженого. Ему хочется побежать домой и спрятаться в постели… Он всего лишь онанист!»
К сожалению, я всегда приходил к разрушительным унылым мыслям, которые превращали сексуальное в безысходное безумство, но именно подобный образчик дня превосходно иллюстрировал жизнь молодого джентльмена. Главная идея заключалась в том, чтобы создать порядок, рутину превратить в романтику. Молодые и старые джентльмены умеют это делать. Когда ты спокойно проходишь ежедневную рутину, люди замечают это и восторгаются тобой. Я хотел, чтобы они рассчитывали на то, что по субботам я появляюсь в «Анексе». Как что-то неизбежное вроде силы природы: красногрудая малиновка каждую весну возвращается на то же дерево; молодой джентльмен в синем блейзере сидит в том же ресторане каждую субботу.
Я чувствовал, что отдал свой долг Принстону: люди не знали меня, но им меня будет не хватать. Теперь я желал отправиться к Генри Гаррисону. Он был таким же джентльменом. Он желал продвинуть меня социально. На самом деле я не думал, что он может продвинуть меня, но сам факт, что он сказал подобную вещь, вдохновил меня. Я жил как джентльмен совершенно один, а теперь смогу делать это в обществе человека, который все понимает. Доделывая свои дела в Принстоне, я начал думать о нем как о некоем подобии будущего себя. И я не только не отказывался принять такое будущее – я хотел знать о нем больше.
Глава 2
Прибытие
2 сентября 1992 года я въехал на Манхэттен в своем темно-синем «понтиаке-паризьен» – внушительном красавце с мягкими бархатными сиденьями. Я словно водил жилую комнату и чувствовал при этом, что могу сокрушить большинство других машин. «Паризьен» проехал сто пятьдесят тысяч миль и был дорог мне. Я унаследовал его от отца, когда тот умер в 1984 году.
Я прибыл на Девяносто третью улицу около полудня и припарковался перед самым домом. Я позвонил мистеру Гаррисону из вестибюля, но ответа не получил. Меня объяла паника. Я звонил ему вчера вечером. Он сказал, что будет на месте. Я испугался, что он наверху и изменил свое решение. Меня соблазнил Нью-Йорк; надо мною сыграли ужасную шутку.