Дополнительный прибывает на второй путь
Шрифт:
– Сюда, - показал Шалимов. Он нашел два места в разных купе.
– Вещи взять?
– спросил мужчина.
Шалимов посмотрел на инспектора.
– Пока не следует, - Денисов подошел ближе.
До осмотра на месте происшествия полагалось оставить все как есть: преступники могли что-то унести, что-то, наоборот, подбросить в купе.
– Не беспокойтесь, - кивнул Шалимов, - за вещами мы проследим.
– А постель?
– Там постлана чистая.
Из купе появилась проводница и следом молодая женщина в очках. Денисов заметил:
Подбирая полы халата, женщина быстро пошла за Сурковой.
– Взгляните...
– Шалимов подал Денисову фонарь.
Бригадиру хотелось, чтобы затея со следователем из пассажиров оправдала себя. Поступали же точно таким образом, когда в пути требовался врач!
Денисов шагнул вперед. Лампочка в фонаре мигнула.
Убитому, определил Денисов, было не меньше пятидесяти пяти. Лицо хорошо запоминающееся: коротко подстриженные волосы, широкий лоб, слегка уплощенная спинка носа. Широко расставленные глаза.
Постепенно Денисов представил картину происшедшего и свои первые неотложные действия.
"Удар, по всей вероятности, нанесен, когда потерпевший лежал поверх простыни одетый - в майке и брюках..."
Пиджак и серая в полоску рубашка висели у изголовья, галстука Денисов не увидел. На третьей полке, над трупом, виднелся поставленный косо клетчатый баул, рядом свисали ремни пустого рюкзака.
Ранение в грудь показалось Денисову единственным. Сквозь покрывало он прощупал колено пострадавшего: трупное окоченение еще не наступило.
"У пострадавшего еще хватило сил приподняться, потом он упал головой вперед, согнувшись..."
Денисов оглядел купе - туфли на вытертом коврике, лесенка-стремянка у стола. На столе следы поспешного дорожного пиршества - "Двин", отпитый меньше чем на треть, початая бутылка "Марсалы", выдохшееся шампанское. Пробка от шампанского валялась здесь же, тот, кто открывал, проткнул ее ножом. Под столом Денисов заметил еще пустую бутылку из-под боржоми, обертки от конфет, мятый телеграфный бланк - им пользовались как салфеткой.
Требовался детальный осмотр.
– С собою принесли, - Шалимов кивнул на бутылки, - "Марсала" без штампа вагона-ресторана. А минеральная вода у нас - "Айвазовская".
– Ресторан ночью работал?
– спросил Денисов.
– Не положено. Там кто знает!
Постель на нижней полке справа была едва примята: Ратц, похоже, не ложился или, поднявшись, успел аккуратно ее заправить.
– Постели постланы заранее?
– До посадки.
– Шалимов достал носовой платок, повертел в руках.
– У нас такое правило. Вам тоже застлали?
– Да, спасибо.
Денисов продолжил осмотр. При спущенной шторе картина преступления выглядела ненатуральной. Безжизненные глаза, восковое лицо убитого. Брови шли углом, словно приклеенные. Телесного цвета майка на потерпевшем казалась принадлежностью инсценировки.
– Закройте меня на минутку, -
Шалимов налег на дверную ручку. Угольно-черная темнота наполнила купе, представления Денисова о пределах мгновенно сместились: стол, стремянка, голое плечо неживого человека. Ничего невозможно было рассмотреть.
– Открывайте!
– Выяснили что-нибудь?
– Шалимов ждал немедленного результата.
Денисов не ответил.
– Скорее бы сентябрь, - бригадир переменил тему.
– Все едут, все на Каспий, поездов не хватает! А экипировка в дополнительных какая? Вы из территориальников? Я не рассмотрел удостоверение...
– Железнодорожная милиция. С этого вокзала.
– Уважаю, - Шалимов кивнул.
– Командировка?
– Отпуск.
Денисов вышел в коридор, закрыл купе. Яркий свет ударил в глаза. Проехали Белопесоцкий. Два моста - старый и новый - на разной высоте пересекали Оку. Главный путь и с ним вагоны астраханского дополнительного скользнули вниз, два других пути, наоборот, потянулись вверх мимо старого блокпоста.
– Кашира!
– Шалимов поправил китель, сразу заметно приостановился.
Между клавишами моста показалась желтоватая небыстрая Ока. Приближавшийся берег был усеян бесчисленными лодочками, катерами остановившаяся разноцветная карусель.
– Возьмите под наблюдение поручень...
– сказал Денисов.
Шалимов не понял.
– Поручень, испачканный кровью. Чтобы на стоянке следы не могли уничтожить.
– Совсем выскочило из головы! Суркову я поставлю в тамбур. Пусть смотрит!
– Стоянка шесть минут?
– Денисов посмотрел на часы.
– Да, дальше, на станции Ожерелье, пятнадцать.
– Сколько до Ожерелья по расписанию?
– Семнадцать минут.
"Каширская опергруппа доедет до Ожерелья, - подумал Денисов.
– Итого на осмотр тридцать восемь минут. Немного..."
Мелькнула граница станции. Ржавый звук возник в середине поезда, заскрипели тормозные тяги.
Против окна Денисов неожиданно увидел оперативную группу русоголовую голубоглазую Наташу Газимагомедову - следователя транспортной прокуратуры. Наташа что-то говорила каширским инспекторам уголовного розыска, уважительно кивавшим в ответ.
Поезд еще двигался. Денисов ощутил напряжение колесных пар, дописывавших последнюю полуокружность.
На миг показались начальник линотделения - бледный, со шрамом на тонком умном лице, пожилая женщина - патологоанатом, а рядом тяжелый, в кителе, казалось готовом ежесекундно лопнуть, Актон Сабодаш, третьего дня направленный из Москвы в командировку.
"Кашира..." - мелькнула надпись по фронтону.
Денисов стоял в коридоре, чтобы не мешать оперативной группе. В купе, как всегда в таких случаях, была суета, и спешка, и вспышки "блица", и потом короткая заминка, перед тем как стоящие ближе инспектора должны взять остывшее тело на руки, чтобы снять с полки.