Допрос с пристрастием
Шрифт:
– Да нет, я не обвиняю, просто я хотел предупредить…
– Все, до свидания! – отрезал Лис. – Все дальнейшие контакты – с разрешения моего руководства!
Когда дверь за «фейсом» закрылась, он упал в кресло, как подкошенный, и долго сидел неподвижно, глядя перед собой остановившимся взглядом. Потом порылся в записной книжке и набрал телефон самого известного в Тиходонске адвоката. На втором гудке голосом заоблачных высот ответила секретарша:
– Адвокатский кабинет господина Чекулдаева!
– Привет, Аленка! Это Филипп Коренев. Шеф далеко?
– Здравствуйте, Филипп Михайлович, – голос стал вполне
– Слушаю вас, Филипп Михайлович! – вальяжно пророкотал бархатный голос.
– Есть работа, дорогой Виктор Фомич. ФСБ задержало некоего Клищука Петра Васильевича. Ему вменяют угон «Бентли», а он и за рулем «Волги» никогда не сидел. Прошу вас принять на себя его защиту.
– Хорошо, Филипп. Сегодня же к ним и загляну, – тем же голосом ответил адвокат. Он его никогда не менял.
– Ну расскажи, падла, как с мусорами снюхался, за сколько братву продавал?! – проскрипел скелет с лицом Креста. Он сидел на высоком каменном троне, перед ним на бетонной площадке стоял голый Клоп со связанными за спиной руками, а вокруг в темноте шевелились черные зловещие тени – то ли волки, то ли упыри, то ли братва. Да никакой разницы тут нет, сейчас набросятся, начнут рвать на куски…
Черные тени наступали, сужая круг. Зловещими красными огоньками светились звериные глаза.
– Кому веришь, Крест?! – истерически заорал Клоп. – Я честный жулик! Не слушай эти подлянки!
Он вскочил на огромный камень, схватил финку размером с богатырский меч, замахнулся.
– Назад, урки! Покрошу!
Крест протянул длинную-предлинную руку, схватил его за плечо, потряс. Клоп проснулся. Но Крест не отпускал.
– Вставай, сосед, пора завтракать.
У-у-уф… Это не Крест. Незнакомый босяк тряс его за плечо. Или даже не босяк – какой-то лох педальный, с небритой рожей, в очках, похожий на спившегося учителя.
Клоп привычно стряхнул чужую руку, пружинисто сел, быстро осмотрелся.
– Что так кричал, друг? – спросил крепкий круглолицый кавказец лет тридцати. – Страшный сон увидел?
Сокамерники дружно накрывали стол.
– Жизнь-жестянка снилась, – процедил Клоп. – А когда это мы подружились?
Кавказец натянуто улыбнулся.
– Если не подружились, значит, подружимся… Давай пока присядем, покушаем, побазарим по душам…
Клоп встал, неспешно вышел в диковинный отдельный туалет, умылся и вернулся к столу. Вместо скатерти – газета, на ней жареная курица, вареные яйца, пучок зеленого лука, огурцы, помидоры, хлеб, сыр, колбаса. Посередине – ровная, как заснеженная вершина, нетронутая горка соли.
– Ништякживете, – одобрил он. И также внимательно, как стол, осмотрел тех, кто за ним сидит.
– Людям привет, – со значением сказал он. – Я Клоп!
– Вазген, – назвался кавказец и протянул через стол руку, но Клоп не обратил на нее внимания и перевел взгляд на педального лоха.
– Николай Николаевич.
«Ишь, ты, какая цаца! – подумал Клоп. – Интеллигента корчишь. Интересно, ты с ними в бороне или один в стороне? Если дать по роже, вся интеллигентность слетит, как пыль с фуражки…»
– А ты кто таков? – спросил он у склонного к полноте мужичка с двойным подбородком. Он был похож на жабу. – Чего такой важный?
– Сабуров… – стушевался тот. – Да нет, я так…
Они с лохом были
– Как тут грев [56] идет? Кто смотрящий? – требовательно спросил Клоп, отрывая куриную ногу.
Попадая в мир неволи, он преображался: исчезала неброскость и незаметность, выпрямлялась спина, расправлялись плечи, в поведении появлялись замашки вожака. И голос становился другим, и взгляд…
56
«Грев» – общаковая поддержка арестантов с воли – продуктами, деньгами, наркотиками.
– Дорога, ноги [57] есть? – обгладывая капающую жиром курицу, продолжил расспросы он, пристально рассматривая сотрапезников. Они растерялись, кроме, пожалуй, Вазгена.
– Это особая «крытка», Клоп, – объяснил он. – Тут все по-другому. Ни «грева», ни «дороги», ни «ног», ни «трубы». Строгая изоляция.
– А курица откуда?
– Дачку передали.
– А-а-а… Вкусная, зараза! Дай еще возьму… Челюсти арестантов старательно перемалывали пищу.
Слышался хруст свежего, не успевшего раскиснуть зеленого лука и крепкого огурца. Клоп сделал бутерброд с колбасой и сыром. Откусил, одобрительно кивнул. Но в отличие от остальных, он не столько ел, сколько выяснял обстановку, попутно набивая живот.
57
«Дорога» – информационная связь с волей и другими камерами. «Ноги» – коррумпированный сотрудник СИЗО, проносящий необходимое арестованным в камеру и на волю (блатной жаргон).
Колбаса копченая, дорогая – кто тут такой богач? А Вазген упорол косяк. [58] Курицу передавать официально запрещено – это скоропортящийся продукт.
– А завтрак что, тут не носят? – с полным ртом интересовался жулик. – Чай, май…
– Мы отказались, – пояснил очкастый лох, наминая яйца с колбасой. – Уж больно убогая жратва! У нас кипятильник есть…
Странно… На тюрьме принято совмещать основную пайку с дачками. Иначе не продержишься…
– Так что насчет смотрящего? – повторил Клоп. Вазген пожал плечами. Он почти не ел и был заметно напряжен.
58
«Упорол косяк» – допустил ошибку (блатной жаргон).
– Я за него. Это ведь первоходы, и статьи у них не наши, «барыжные»… Законов, порядков не знают… Приходится мне рулить.
– Это хорошо, брателла, что ты на себя святую обязанность принял. – Клоп сыто отрыгнул и, оторвав кусок газеты, вытер жирные руки, но только размазал по коже типографскую краску. Осмотрел огорченно черные разводы, кивнул очкастому лоху:
– Давай, Коля, метнись мухой, намочи полотенце! Чтоб половина мокрая, половина сухая!
Вазген напрягся еще больше. Он чувствовал, к чему идет дело: новый «пассажир» берет камеру под себя. И не ошибся.