Дорога без возврата (сборник)
Шрифт:
Я инстинктивно обернулся, и, говорю вам, последний раз я видел нечто подобное в «Рождении нации» Гриффита [43] . Из-за деревьев ко мне шла помощь. Но это не была US Cavalery [44] или ку-клукс-клан. А был это мой знакомый, некто Чарлз Лютвидж Доджсон. Выглядел он, поверьте, не хуже святого Георгия на картине Карпаччо, а вооружен был мечом ворпальным, рассыпающим ослепительные мигблистальные зайчики.
Хливые шорьки (пырялись по наве) и хрюкотали зелюки (как мюмзики
43
Фильм Дэйва Уорка Гриффита, созданный в 1915 году.
44
Конница США.
Вы не поверите, но Брандашмыг сбежал первым. Следом за его поджатым хвостом кинулись в бегство те из Les Coeurs, которые еще владели ногами. А последней покинула поле боя королева Мэб, орошая слезами атласное платье. Я же все видел как сквозь наполненный свекольным отваром аквариум. А минутой позже…
Поклянитесь, что не станете смеяться.
Минутой позже я увидел белого кролика с розовыми глазами, глядящего на циферблат часов, которые он вынул из жилетного кармана. А потом я свалился в черную бездонную нору.
Падение длилось долго.
Я – кот. Я всегда падаю на четыре лапы. Даже если этого и не помню.
– Ах, – неожиданно сказал Чарлз Лютвидж Доджсон, опершись локтем об ивовую корзинку с пирожками. – Знакомо ли тебе, Чеширский Кот, роскошное ощущение сонливости, сопутствующее пробуждению в летнее утро, когда воздух наполнен пением птиц, живительный ветерок веет в раскрытое окно, а ты, лежа с полуприкрытыми глазами, видишь, словно все еще во сне, лениво покачивающиеся зеленые веточки, поверхность воды, покрытую золотой рябью? Ах, поверь мне, Котик, это блаженство, граничащее с глубокой тоской, блаженство, наполняющее глаза слезами, словно прекрасная картина или стихотворение.
Вы не поверите. Он не заикнулся ни разу.
Пикник развивался своим чередом. Алиса Лидделл и ее сестры шумно играли на берегу Темзы, поочередно входя на причаленную лодку и поочередно соскакивая с нее. Если при этом одной из них случалось шлепнуться в мелководье у берега, она заразительно пищала и высоко поднимала платьице. Тогда сидящий рядом со мной Чарлз Лютвидж Доджсон слегка оживал и слегка румянился.
– Так долго я любил тебя… – замурлыкал я в усы, приходя к выводу, что в словах Мартовского Зайца было много правды.
– Не понял?
– «Зеленые рукава». Но не будем об этом. Знаешь что, дорогой Чарлз? Опиши-ка все это. Сказка, как видно на прилагаемой иллюстрации, постепенно здорово разрослась и полна весьма курьезных фигур. Самое время это описать. Тем более что начало-то уже положено.
Он молчал. И не отрывал глаз от радостно пищавшей Алисы Лидделл, поднимавшей подол платьица так, что можно было увидеть трусики.
– Полжизни нас разделяют, – вдруг сказал он тихо. – Дитя с безоблачным челом и удивленным взглядом. Пусть изменилось все кругом и мы с тобой не рядом… Тебя я вижу лишь во сне, не слышен смех твой милый, ты выросла и обо мне, наверное, забыла.
– Я б рекомендовал лучше писать прозой, – не выдержал я. –
– Да-да, конечно, – согласился он. – Я думаю, она уже не вспомнит обо мне в годы грядущей юности.
Я взглянул на него и слегка поморщился, а он сказал:
– Ты не мог бы… хм-м-м… побольше материализоваться? Твоя усмешка, висящая в пустоте, нервирует, знаешь ли.
– Сегодня, дорогой Чарлз, я не могу ни в чем тебе отказать. Я слишком многим тебе обязан.
– Не надо об этом, – смущенно сказал он, отводя глаза. – Любой на моем месте… Не мог же я допустить, чтобы ее… и тебя… убила моя собственная фантазия.
– Благодарю, что не допустил. Ну а так, между нами, откуда, о гордость кавалерии и пехоты, ты взял меч суропадный и зайчиков миглотарных?
– Откуда взял… что?
– Пустяки, Чарльз. Мы отклонились от темы.
– Книжка, описывающая все это? – Он снова задумался. – Не знаю. Поверь, не знаю, смогу ли…
– Ты б смог. У твоей фантазии сила, способная ребра крушить.
– Хм-м-м. – Он сделал такое движение, словно собирался меня погладить, но вовремя раздумал. – Хм-м-м, как знать? Может, ей… понравилась бы такая книжка? Кроме того, колледж платит скудно, парочка фунтов на стороне не помешала бы… Конечно, издавать пришлось бы под псевдонимом. Мое положение преподавателя…
– Тебе необходим приличный nom de plume [45] , Чарлз, – зевнул я. – И не только из-за колледжских властей. Твоя родовая фамилия не годится на обложку. Она звучит так, словно кто-то, умирающий от пневмоторакса легких, диктует завещание.
– Невероятно. – Он изобразил возмущение. – Может, у тебя есть какое-нибудь предложение? Что-нибудь такое, что звучит лучше?
– Есть. Уильям Блэйк.
– Смеешься.
– Тогда Эмилия Бронте.
На этот раз он умолк и долго не говорил ни слова. Девочки Лидделл отыскали на берегу ракушки беззубок. Радостным восклицаниям не было конца.
45
псевдоним (фр.).
– Ты спишь, Чеширский Кот?
– Стараюсь уснуть.
– Ну, спи, спи, ночной тигр. Не стану мешать.
– Я лежу на рукаве твоего сюртука. Что будет, если ты захочешь подняться?
– Отрежу рукав, – улыбнулся он.
Мы долго молчали, глядя на Темзу, на которой плавали утки и чомги.
– Литература… – неожиданно проговорил Чарлз Лютвидж, у которого был такой вид, словно его неожиданно разбудили ранним утром. – Литература – искусство мертвое. Грядет век двадцатый, а он будет веком изображения.
– Ты имеешь в виду забаву, придуманную Луи Жаком Манде Дагером?
– Да, – подтвердил он. – Именно фотографику я имею в виду. Литература – фантазия, а стало быть, ложь. Писатель обманывает читателя, влача его по бездорожьям собственного воображения. Обманывает двусмысленностью и многосмысленностью.
– Фотографика, значит, не двусмысленна? Даже такая, которая изображает двенадцатилетнюю девочку в достаточно двусмысленном, далеко идущем дезабилье? Лежащую на шезлонге в достаточно двусмысленной позе?