Дорога длиною в жизнь
Шрифт:
Смело и искусно действовали штурмовые группы из батальона старшего лейтенанта А. А. Беребешкина. Им и предстояло захватить дом № 41 на Прибалтийской улице (на наших картах дома имели свою нумерацию) — самый крупный опорный пункт противника. Раньше в этом доме находился командный пункт 344-го полка, и Коноваленко знал, что с этого пункта оборона противника просматривается и простреливается до центральных ворот завода «Баррикады». Вот почему так важно было овладеть домом № 41. Бойцам из батальона Беребешкина это удалось. Гитлеровцы бросили против батальона значительные
На главном направлении действовал полк майора Печенюка. По условному сигналу навстречу штурмовым группам его полка наступали подразделения полка дивизии Горишного. Если бы этим полкам удалось срезать немецкий клин у основания, сплошной фронт между двумя дивизиями был бы восстановлен.
Под острием немецкого клина, в нишах крутого прибрежного оврага, находились четыре связиста «Ролика». Связисты слышали приближавшуюся стрельбу и приготовились к бою. Но драться не пришлось. К «Ролику» почти одновременно прорвались автоматчики из дивизии Горишного и штурмовая группа лейтенанта Чулкова из полка Печенюка.
На фронте шириной пятьсот метров наши полки за день упорных боев продвинулись в глубину на двести метров. Совсем немного для обычного театра военных действий, но на «Баррикадах» эти штурмом отвоеванные метры были особенно дороги. Мы не только лишили противника возможности держать под пулеметным огнем правый берег Волги и получили относительно безопасную коммуникацию с тылами дивизии, но и установили наконец локтевую связь с соседней дивизией, выполнив приказ командарма.
Нетрудно представить нашу радость, когда в трубке полевого телефона прозвучал голос сержанта Кузьминского:
— Говорит «Ролик», говорит «Ролик». Товарищ «Первый», даю связь с соседом. Даю связь! Как меня слышите?
По армейскому проводу в дивизию Горишного, а оттуда через «Ролик» в наш штаб передали приказ: комдиву 138-й явиться на командный пункт штаба армии.
Пошел берегом Волги. По пути заглянул к связистам «Ролика». Выдержав длительную осаду, они чувствуют себя бодро, знают, что наградами их не обойдут, и просят только разрешить смениться на несколько часов, чтобы сбегать на остров Зайцевский и попариться в бане. Я, конечно, разрешил и невольно подумал, что сам бы тоже не отказался от такого удовольствия. Но и комдиву без разрешения начальства нельзя покидать «Баррикады». У связистов дождался Титова с Тычинским, и вместе тронулись в путь.
Штаб армии располагался в блиндаже у самой Волги.
Семьдесят дней мы не видели командарма, его помощников, командиров других дивизий, хотя воевали рядом. Такое на войне случается редко. Тем и памятна для нас трогательная встреча после долгой разлуки, что в блиндаже командарма увидели мы дорогих соратников, чьи боевые дела уже заслужили добрую славу в армии и народе. Кроме Чуйкова, Крылова, Гурова и начальника политотдела армии Васильева в блиндаже были все командиры дивизий 62-й армии — Горишный, Соколов, Батюк, Гурьев,
Василий Иванович Чуйков пригласил нас к столу, и первую чарку мы выпили за доблестных воинов 138-й дивизии.
— Теперь рассказывай, как жил-воевал, — обратился ко мне Чуйков.
Меня окружали видавшие виды командиры. Их ничем не удивить. Я только сказал, что 138-я била врага без передышки, а потому мы и не заметили, как в разлуке прошла осень и настала зима. Рассказа не получилось.
— Как это у них там все просто! — Василий Иванович с укоризной посмотрел на меня, но тут же его взгляд из-под густых бровей потеплел: — А чего тебе сейчас надобно, полковник? Есть у тебя к нам личная просьба?
— Есть! — поторопился я с ответом, вспомнив беседу с бойцами «Ролика». — Давно не был в тылах дивизии, надо проверить свое хозяйство, а заодно наведаться в баню. Имею я право хоть раз за три месяца попариться в бане? Чтобы с веником, с жаром…
Николай Иванович Крылов поддержал мою просьбу, заверив Чуйкова, что подполковник Шуба заменит меня до вечера следующего дня.
Из штаба армии я направился на левый берег Волги. Отменно попарившись, крепко проспал всю ночь. Даже боль в желудке, донимавшая меня на «Баррикадах», на сей раз не давала о себе знать. Хорошо отдохнув, утром направился к артиллеристам.
Пехотинцы на переднем крае не раз поминали добрым словом пушкарей и минометчиков. Теперь была возможность лично поблагодарить мастеров меткого огня. От батареи к батарее сопровождал меня командир артиллерийского полка майор Соколов. Перед выстроившимся расчетом одного из орудий он остановился, скомандовал:
— Федоровы, ко мне!
Не торопясь, но широким шагом к нам подошли два рослых артиллериста — молодой и уже в летах.
— Командир орудия сержант Федоров Петр явился по вашему приказанию! — доложил младший.
— Заряжающий — ефрейтор Федоров Василий! — представился старший.
Майор Соколов не без гордости пояснил:
— Отец и сын. Сын командует, отец подчиняется.
И тут, к досаде майора, получился конфуз. Старший Федоров обратился ко мне с просьбой перевести его в другой расчет. Косясь на сына, стал жаловаться:
— Служба службой, но уж больно суров сержант. Со всех один спрос, а с меня — вдвойне. Кому и втерпеж, а мне — никак.
Хотя я и сказал старому солдату, что с таким вопросом он должен обратиться к командиру огневого взвода, однако, оставшись наедине с майором, посоветовал пойти навстречу заряжающему. Неудобно, видно, отцу подчиняться сыну…
Я снова встретился с артиллеристами Федоровыми, вручая им награды после боев в Сталинграде. Представляя награжденных, майор Соколов опять с гордостью докладывал:
— Отец и сын. Сын командует, отец подчиняется.
Старший Федоров виновато улыбнулся. Его, оказывается, перевели в другой расчет, но там, по разумению бывалого солдата, и порядок оказался не тот, и сноровка в стрельбе иная, непривычная. Помаялся Василий Федоров, покаялся перед командиром взвода и снова попросился в расчет к сыну.