Дорога доблести
Шрифт:
Вероятно, Руфо немного ослабел от коньяка и голода, а может, и от потери крови. А может, причина лежала в невезении: он не заметил полоску скользкой грязи. В эту минуту он как раз держал в руках свою шкатулку и собирался сложить её в последний раз, то есть довести до размера рюкзака, и тут он поскользнулся, попытался было восстановить равновесие, но шкатулка вылетела у него из рук прямо в шоколадную жижу.
Упала она довольно далеко от нас. Я закричал:
— Руфо, снимай ремень! — И начал расстегивать свой.
— Нет! Нет! — вопил Руфо. — Назад! Немедленно уходите!
Уголок
— Нет, Оскар, — сказала с тревогой Стар, — Руфо прав. Надо уходить.
И мы пошли — я впереди, Стар, дыша мне в затылок, Руфо, наступая ей на пятки.
Мы отошли примерно на сотню ярдов, когда позади нас поднялся грязевой вулкан. Звук был приглушен — такой басовый низкий гул, плюс маленькое землетрясение и грязевой дождь. Стар остановилась.
— Что ж, так — значит так, — обращаясь ко мне, сказала она.
— Там осталась вся наша выпивка! — жалобно простонал Руфо.
—Ах, какие пустяки! — воскликнула Стар. — Спиртное можно найти где угодно. А у меня там были новые платья, такие красивые, Оскар! Я так мечтала их тебе показать! Я и купила-то их ради тебя!
Я не ответил. Я думал об огнемете, об М-1 и ящиках амуниции. И о выпивке, разумеется.
— Ты слышал, что я сказала, милорд? — настаивала Стар. — Я хотела носить их только ради тебя.
— Принцесса! — ответил я. — Самый лучший твой наряд всегда с тобой. Я услышал радостное хихиканье, всегда предшествующее появлению ямочек.
— Уверена, что ты это уже говорил другим и неоднократно. И всегда, надо думать, с успехом.
Мы выбрались из болот задолго до наступления темноты. Вскоре мы уже шагали по великолепной кирпичной дороге. Кровожадные коршуны-стервятники оказались не очень опасными. Это такие свирепые зверюги, что если пустить стрелу им наперерез, то коршун делает кульбит и пытается схватить стрелу, получая её прямо в брюхо. Таким образом мы вернули обратно почти все свои стрелы.
Вскоре мы очутились среди плодородных полей, и стервятников стало куда меньше. Уже на закате мы увидели огоньки и хозяйственные постройки усадьбы, в которой Стар решила переночевать.
8
Милорд Дораль’т Гьюк Дорали должен был бы родиться техасцем. Я не хочу сказать, что Дораля можно было принять за уроженца Техаса, но характер у него такой же, знаете, типа — «ты-платишь-за-завтрак-а-я-уж-уплачу-закадиллак».
Дом Дораля был величиной с цирк-шапито и богат, как стол в День Благодарения — пышная роскошная резьба и инкрустации из драгоценных камней. И тем не менее, дом имел слегка неряшливый и нежилой вид, и если вы плохо смотрели под ноги, то легко могли наступить на детскую игрушку, забытую на ступеньке, просчитать собственной спиной все ступеньки лестницы и приземлиться со сломанной ключицей. Повсюду под ногами путались собаки и дети, самые юные из которых ещё не привыкли «проситься на горшок». Дораля это не беспокоило. Дораля вообще ничего не беспокоило — Дораль наслаждался жизнью.
По его полям и лугам мы шли долгие мили (почва богатая, как
Таково все в долине Невии — обыденность сочетается с дикой экзотикой. Люди тут обыкновенные, собаки — тоже, а лошади — вовсе не лошади. Подобно Алисе, никак не справлявшейся со своим фламинго, я все время натыкался на какой-то новый фокус, когда казалось, что экзотика уже исчерпана до конца.
Человек, управлявший упряжкой этих восьминожек, посмотрел на нас с удивлением, но не потому. что мы были как-то странно одеты — он был одет так же, как я. Он просто уставился на Стар, но кто бы на его месте поступил иначе? Люди, работавшие на полях, одевались во что-то вроде лава-лава. Этот наряд состоит из куска материи, обернутого вокруг бедер, и служит здесь эквивалентам наших комбинезонов и джинсов как у мужчин, так и у женщин. А то, что носили мы — эквивалент серых фланелевых костюмов или женских выходных платьев. Что же касается вечерних туалетов — то это вопрос особый.
Едва мы вошли на территорию усадьбы, как нас встретила волна собак и детей, впереди которых мчался какой-то малыш, а когда мы подошли к большой террасе главного дома, из широко открытой парадной двери вышел сам милорд Дораль. Он был одет во что-то вроде короткого саронга<Национальная одежда в Индонезии и в Малайзии.>, бос и без шляпы. Густая шевелюра кое-где была испещрена сединой, имелась ещё импозантная борода и вообще он очень походил на генерала Гранта<Генерал Грант — президент США в 1869—1877 гг.>.
Стар помахала рукой и крикнула:
— Джоко! Эй, Джоко! (Имя милорда было Дьюк, но мне послышалось «Джоко», так пусть он и остается Джоко.)
Дораль уставился на нас в изумлении потом пошел вперед как танк. Эттибу! Да будут благословенны твои голубенькие глазки! Да будет благословен твой пышный маленький задик! Почему ты меня не известила заранее! (Мой перевод очень бледен — невианские идиомы не соответствуют нашим. Попробуйте-ка перевести некоторые французские идиомы на английский, и вы поймете, что я имею в виду. Дораль вовсе не был вульгарен, наоборот, он был официален и в высшей степени вежлив по отношению к своему старому и высокочтимому другу.)
Он сграбастал Стар в объятия так что её ножки оторвались от земли, расцеловал в обе щеки и в губы, нежно укусил за ушко, затем опустил на землю, продолжая обнимать одной рукой.
— Игры и праздники! Три месяца каникул! Скачки и состязания в силе ежедневно! Оргии каждую ночь! Призы для сильнейших, красивейших и остроумнейших!
— Милорд Дораль!.. — остановила его Стар.
— А? А самый главный приз из призов — за первого ребёнка, который родится…
— Джоко, дорогой! Я нежно тебя люблю, но завтра мы уезжаем. Все, что нам нужно — это какая-нибудь косточка на ужин и уголок для ночлега.