Дорога домой
Шрифт:
Что ты сказала?
Я беременна. Уже почти четыре месяца. Это должно случиться в конце сентября.
Он повернулся к ней спиной, подошел к ограждению террасы и уставился на панораму города. Его плечи злобно напряглись.
Боже мой, я никогда не думал, что ты на это пойдешь, — протянул он неприятно сдержанным голосом, — Ты обвела меня вокруг пальца, не так ли? Я должен был бы сообразить, чего мне следует ожидать после твоего вчерашнего вопроса. Ведь брак куда выгоднее процесса об установлении отцовства? Но ты намерена получить неплохую выгоду не мытьем, так катаньем?
Анна встала из-за
Он был слишком взвинчен, чтобы долго здесь оставаться. Наконец он не выдержал и пошел за ней, решив установить степень собственной глупости, даже если от этого ему станет только больнее. Это походило на то, как язык непрерывно исследует воспаленный зуб в поисках источника боли. Несмотря на то, что она его полностью уничтожила, он должен во всем разобраться, а затем снова стать неуязвимым. Больше никто не сотворит с ним ничего подобного. Раньше он мнил себя неуязвимым, однако Анна нашла щель в его эмоциональной броне. Как только он совладает со всем этим, то снова станет недосягаемым.
Анна спокойно сидела за своим столом и что-то писала на листе бумаги. Он ожидал увидеть, что она укладывает свои вещи, ожидал увидеть все, что угодно, но только не то, что она сидит и марает бумагу.
Что ты делаешь?
Она чуть дернулась от его резкого окрика, но продолжила писать. Возможно, его зрение еще не приспособилось к более тусклому свету, но она выглядела бледной и изможденной. Он безжалостно надеялся, что она сейчас чувствует хоть долю того, что приходится испытывать ему.
Я спросил, что ты делаешь.
Она расписалась внизу страницы, проставила дату и протянула ему.
Вот, — сказала она, из всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Теперь тебе незачем волноваться по поводу иска об установлении отцовства.
Саксон взял листок и перевернул его, чтобы прочесть. Он просмотрел его, затем прочитал снова, с большим вниманием и растущим недоверием.
Текст был коротким и недвусмысленным:
«Я добровольно клянусь, что Саксон Мэлоун не является отцом ребенка, которого я ношу. Он не несет никакой юридической ответственности ни за меня, ни за моего ребенка».
Она встала и прошла мимо него.
Я хочу собрать вещи и к вечеру уехать.
Он уставился на бумагу в своей руке, от переполнявших его противоречивых эмоций, кружилась голова. Он не мог поверить тому, что она сделала, и тому, как небрежно она это сделала. Одним росчерком пера она лишила себя огромной суммы денег. Бог свидетель, что он заплатил бы ей сколько угодно, разорил бы себя, если бы до этого дошло, только бы удостовериться, что о его ребенке заботятся как следует, а не…
Он задрожал, лицо покрылось потом. Снова нахлынул гнев. Смяв листок, он большими шагами двинулся в спальню, где она вытаскивала чемоданы из шкафа.
Это чертова ложь! — заорал он и кинул в нее комком бумаги.
Анна вздрогнула, но постаралась сохранить спокойствие. В голове мелькнуло, сколько еще она сможет вынести, прежде чем сломается и зарыдает.
Конечно,
Это мой ребенок!
Она бросила на него рассеянный взгляд.
А ты сомневался? Я не расписывалась в измене, я только попыталась вернуть тебе душевное спокойствие.
Душевное спокойствие! — Казалось, что он полностью потерял контроль над собой. Он снова кричал, хотя за все три года, что они знали друг друга, он ни разу не повысил на нее голос. — Как, черт побери, я могу сохранять душевное спокойствие, зная, что мой ребенок … мой ребенок… — Он замолк, не сумев закончить фразу.
Она начала освобождать комод, аккуратно укладывая каждый предмет одежды в раскрытые чемоданы.
— Зная, что твой ребенок … что? — напомнила она.
Он засунул руки в карманы и сжал их в кулаки.
— Ты собираешься оставить его? — невразумительно спросил он.
Она застыла, затем выпрямилась и уставилась на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, собираешься ли ты сделать аборт.
Теперь в ее карих глазах не было ни теплоты, ни мягкости.
— Почему ты спрашиваешь? — невозмутимо поинтересовалась она.
— Это разумный вопрос.
А ведь он и в самом деле ни о чем понятия не имеет, ошеломленно подумала она. Иначе мог ли он подумать, что она может избавиться от его ребенка, если бы имел хоть малейшее представление о том, что она к нему испытывает? Вся любовь, которую она ему отдавала длинными, темными ночами, могла быть скрыта от него. Он мог принимать ее за услуги, те самые, за которые ей платили. Может быть, он принимал ее страсть за искусные приемы содержанки, рассчитанные на то, чтобы делать сладкого папочку счастливым?
Но она ничего не стала ему говорить. Она только взглянула на него, прежде чем отрывисто заявить:
Нет, я не собираюсь делать аборт. — И снова стала укладываться.
Он неожиданно взмахнул рукой.
Что тогда? Если ты собираешься оставить его, то что ты с ним собираешься сделать?
Она слушала его со все возрастающим недоверием. Кто из них сошел с ума — она или он? Что он понимал под тем, что она собирается сделать? На ум приходило множество вариантов ответов, как очевидных, так и не очень. Ждал ли он, что она перечислит многочисленные обязанности, связанные с заботой о ребенке, или спрашивал о ее планах вообще? Учитывая обычную четкость речи Сакса, всегда ясно выражавшего то, что он имеет в виду, она приходила в еще большее замешательство.
Что ты подразумеваешь под «что я собираюсь с ним сделать»? То, что, полагаю, делают все матери.
Его лицо посерело и покрылось бисеринками пота.
Это мой ребенок, — он шагнул вперед, поймав ее плечи своими крепкими руками. — Я сделаю все, что угодно, но не позволю тебе выбросить его как ненужный мусор.
Глава 3
Страх холодной струйкой пробежал по спине, мгновенно лишив ее способности говорить. Уставившись него широко распахнутыми глазами и приоткрыв рот в безмолвном отрицании, она терпела на плечах его железную хватку. Несколько раз она пыталась что-то выговорить, и, когда, наконец, это удалось, ее голос походил на хриплое карканье.