Дорога гигантов
Шрифт:
— Простите, — тихо сказала она и протянула мне руку.
В продолжение всего переезда я держал эту руку в своей. Она не отнимала.
Я чувствовал, что графиня Кендалль очень печальна, непобедимо печальна.
И я не сообразил, что в тысячу раз лучше было прямо спросить у нее о причине этой печали, чем силиться самому проникнуть в тайну.
В вестибюле замка мы расстались.
— Благодарю, — торопливо прошептала она. — Приходите ко мне завтра... Приходите... Мы совершим ту прогулку, которую в прошлый раз отложили.
Я вошел к себе в комнату и четверть часа ходил вдоль и поперек. Потом вышел, умышленно не потушив электричества.
Выйдя из замка, я спустился к морскому берегу. Над морем всходила луна, почти полная, громадная, красная. Я смотрел, как широкими параллельными рядами двигались ко мне волны, подбегали совсем близко и в последний миг с шумом рассыпались... Зачем я сюда пришел? Я и сам не знал.
Когда я поднимался назад к замку, пробила половина десятого.
Я пошел вдоль решетки парка, налево. Решетка упиралась в ту скалу, о которой говорила мне леди Флора, — скалу против окна Антиопы.
Эго был последний отрог массива, на котором стоял дом Кендаллов. На нем росли могучие морские сосны. Ветви низко спускались, и по ним было легко вскарабкаться. Кроме того, в камнях была высечена тропинка.
Скоро я достиг чего-то вроде естественной террасы. С нее была видна комната графини Кендалль, но так как терраса была почти на одном уровне с комнатой, заглянуть внутрь было трудно. Шпиону леди Арбекль, наверное, пришлось вскарабкаться повыше. Так поступил и я.
Наконец, я добрался до узкой гранитной ступеньки, по которой змеились черные корни большой сосны, кое-как примостился на корнях и стал глядеть.
Нижняя часть окна была занавешена, но через верхнюю комната была видна почти целиком.
И я увидал Антиопу. Она сидела у небольшого письменного стола против окна, положив локти на стол и опустив голову на руки. Казалось, что обнаженные ее плечи вздрагивают от рыданий.
Перед нею, спиной к окну, стоял мужчина. По-видимому, он что-то говорил графине Кендалль. Чего бы я не дал, чтобы услышать, что он говорит ей!
Вдруг Антиопа подняла лицо. И протянула к собеседнику руки, которые словно молили, просили пощадить.
Тогда мужчина мерными шагами подошел к молодой женщине. Обнял ее. Она прижалась к нему. Он долгими-долгими поцелуями осыпал шею графини Кендалль. И при этом их движении я отчетливо увидал их лица. Я узнал Ральфа.
В то же мгновение над моей головой что-то затрещало. Обломилась ветка сосны. Послышался шум падения. Меня что-то сильно толкнуло. Одной рукой я успел ухватиться за корень сосны, другой схватил и удержал на самом краю обрыва чье-то тело, которое чуть было не увлекло меня за собой вниз.
— Если не ошибаюсь, господин профессор
Я был совершенно ошеломлен. Я узнал д-ра Грютли. Он потирал бок и многозначительно поглядывал на меня.
— Ну-с, что вы скажете об ирландских важных сеньорах? — проговорил он весело. — Ах, негодяйка!
— Что вы тут делаете? — сердито спросил я.
Он приложил палец к губам.
— Ш-ш! Тише, тише! Место не очень-то благоприятное для объяснений.
Он ощупывал все свое тело.
— Честное слово, меня точно исколотили.
— Я спрашиваю вас, что вы тут делаете в такой час?
— Я мог бы вам ответить: а вы сами? Но повторяю, здесь не место начинать дискуссию. Желаете уделить мне десять минут для беседы у вас в комнате или у меня?
— Я следую за вами.
— Пожалуйста, господин профессор, идите вперед. Право, я ничего плохого вам не сделаю, если пойду сзади.
Глава VII
ЕЩЕ ВОСЕМЬ ДНЕЙ
Комната д-ра Грютли была рядом с моей. Там также было оставлено непотушенным электричество.
— Войдите, дорогой господин Жерар. Садитесь. Пожалуйста, будьте как дома.
Приглашение было сделано в таком тоне, что это только увеличило мое раздражение.
Доктор Грютли закрыл ставни. Подошел к двери и повернул ключ. Потом, прихрамывая и улыбаясь, подошел ко мне.
— Чтобы черт меня побрал! Я чуть не сломал ногу при этом глупом падении.
Он снял башмаки. Я увидал белый носок, который заметил на верхней койке каюты, когда мы ехали морем.
— Видите щиколотку. Завтра она посинеет, послезавтра станет черной. Я хотел бы, чтобы она опять стала розовой и чтобы прошла опухоль ко дню, в который должно исполниться пророчество Донегаля.
Он достал с полки бутылку и два стакана.
— Все это не должно нам мешать побеседовать за виски, не правда ли, господин Жерар, господин профессор Жерар?
Он как-то по-особенному упирал на слова и вдруг жирно расхохотался. Это был настоящий приступ, все тело его колыхалось от хохота.
— Господин Жерар! Ой-ой-ой! Господин профессор Жерар!
— Объясните вы мне, в чем дело? — сказал я наконец, встревоженный и взбешенный.
Придерживая обеими руками щиколотку, он продолжал хохотать и ужасно гримасничал.
— Ой-ой-ой! Как это вредно смеяться, когда больно, но как приятно! Ай-ай! Господин профессор Жерар, Фердинанд Жерар, не правда ли?
— Я совсем не в настроении забавляться вашим гримасничанием, — сказал я угрожающим голосом. — В последний раз, — объясните вы мне? Да или нет?
— Господин Жерар, умоляю вас, не сердитесь. Мне было бы весьма грустно рассердить господина профессора Жерара. Но он же сам видит, в каком я печальном положении. Не могу больше двинуть ногой, право, не могу. Надо мне помочь.