Дорога издалека (книга первая)

Хидыров Мамедназар

С утра мать побежала, позвала самого ученого муллу в нашем ауле по имени Латиф-ахун. Тот пришел к вечеру и честно, чуть ли не до рассвета, читал молитвы над изголовьем больного. Не помогло. Отпустили домой ахуна, щедро оплатив его услугу.

Так продолжалось четыре дня подряд: отец то впадал в неглубокое забытье, то метался, громко стонал; его мучил жар. На пятый день он пришел в себя, бледный и слабый, поднялся над постелью, велел позвать детей. Когда я подошел, отец положил слабую, невесомую ладонь мне на темя. Погладил. Видно было: ему хочется что-то сказать, а сил не хватает.

— Сынок… —

выговорил он с трудом, — Нобат-джан… Похоже, не подняться мне больше. Ты молодой, должен быть стойким. Тяжело тебе придется, верно… Я не жалею, что пришло время расстаться с этим миром. Слушай последний мой завет: выбирай себе друзей достойных, а людей дурных избегай. Врагов своих умей отличать от друзей. О добром слава добрая, о дурном… Зла никому не делай…

Отец шевельнул рукой, казалось, хотел еще что-то сказать. Захрипел… У меня слезами застилало глаза. Кто-то схватил меня за руку, вытащил во двор.

После этого мне запомнилось: мать стоит около нашей кибитки, слезы льются у нее по щекам, и она только тискает концы головного платка. «Беда… Умер кормилец:..» — переговаривались люди вокруг. Я горько плакал.

Мне уже потом рассказали, как все произошло в тот день. Оказывается, отец заболел тифом; в то лето многие в нашем ауле умерли от этой болезни, которую тогда лечить не умели.

Весть о кончине моего отца в полчаса облетела весь аул. К нашему двору потянулись люди — кто просто соболезновал, а кто еще и приносил потребное для похоронного обряда. Собралось очень много женщин, они опустились на корточки и принялись плакать, вопить, причитать на разные голоса. Кто-то разжег огонь под казаном, закипела вода. Мужчины, сверстники покойного, скроили саван, сколотили табут — погребальные носилки.

Будто в тумане я запомнил: какие-то незнакомые женщины переговаривались вполголоса:

— Аю, Нурсолтан, это чей же мальчишка, худенький да глазастый, так убивается?

— Вах, Сапаргюль, да как же ты не узнала? Ведь это Нобат, сын покойного Гельды.

— Верно, подруженька, признала… Только я не думала, что у Гельды сын уже такой большой, — тувелеме, не сглазить бы!

— Большой-то большой, да ведь сколько еще хлеба выпекут, пока он сможет заменить отца. А теперь все ложится на его плечи.

Эти слова, страшные своей правдивостью, заставили меня задуматься. Кто-то тихонько тронул за плечо: «Пошли». Четверо мужчин вынесли табут с телом отца.

После того, как все было кончено, дядя Аман — отныне старший в нашем роду, покровитель осиротевшего семейства, — с важностью проговорил, обращаясь ко всем собравшимся:

— Спасибо, люди добрые, за честь, за помощь в трудный час!

Потом, как полагается, справляли поминки. Чтобы оплатить расходы, дядя Аман продал нашего быка.

Все эти события заставили на время отложить свадьбу моей сестры Аннагюль и Чарыкурбана. Однако подошел черед и для свадьбы. Она мне хорошо запомнилась — была хоть и не слишком богатой, зато красочной, многолюдной. Все как требует обычай. Сначала с нашей стороны в дом жениха прибыли доверенные люди, чтобы совместно определить день тоя, а также известить, что у невесты в доме все готово для достойных проводов. Договорились — и теперь обе стороны начали готовиться вовсю. Стали печь чельпеки — особого вида праздничные лепешки.

У жениха на дворе была разбита юрта — просторная, из белого войлока. В нее насыпали грудой всевозможные сласти: орехи, леденцы, пряники и малые ребятишки могли ими лакомится, сколько душе угодно.

А на купол повесили разноцветные платки. Это для развлечения подростков и юношей: кто с одного прыжка сумеет платок сорвать, тому он и достанется. Дней пять шла потеха, и я с моими товарищами напрыгался вволю. Потом юрту перевезли во двор к невесте, чтобы после тоя вернуть обратно жениху.

За три дня до всеобщего пиршества семья жениха прислала нашей семье рис, мясо и все потребное для угощения. Еще за день сошлись соседи, принялись все вместе готовить всевозможную снедь. К вечеру явился заранее приглашенный искусный бахши. Возле невесты сгрудились девушки-подружки: одна на гопузе наигрывает, другая в бубен ударяет. Пальваны-борцы-силачи — устроили состязание — гореш, исстари любимое всеми туркменами зрелище. До поздней ночи шло в тот день веселье, и подруги остались с невестой ночевать А чуть утро забрезжило — снова закипела работа; главное теперь было — угощение наготовить для многочисленных гостей.

Самое торжественное началось в полдень, когда, звеня колокольцами, к нашему дому медленно приблизился свадебный караван — несколько верблюдов цепочкой, а с ними всадники на копях и ослах. Приехали за невестой. Прибывших с почтением встретили, ссадили, пригласили угоститься и только после этого вывели Ан нагюль, закутанную в бархат. Она держалась прямо, сдержанно. Не подняли в белый кеджебе, на горбу высоченного бурого верблюда. Вместе с ней там же поместилась жена дяди Амана в качестве родственницы. Затем с поклонами пригласили нашу мать и попросили высказать отъезжающей дочери свои последние напутствия, пожелания. Вот, наконец, были сказаны все прощальные слова, и караван медленно тронулся в путь. Сразу поднялся шум, веселый гомон, мальчишки гурьбой побежали вслед за отъезжающими.

Дальше все снова шло по обычаю: Аннагюль привезли, с почетом высадили из кеджебе и поместили в одной из комнат. Здесь вокруг нее собрались девушки — соседки и родственницы жениха.

Я пришел в дом родителей Чарыкурбана полчаса спустя. Здесь на дворе разбивали белую юрту. И как только она была готова, туда перевели невесту, все еще закутанную в бархат.

До ночи вокруг свадебной юрты не утихало веселое празднество. Пел, веселил сердца собравшихся искусный бахши; окруженные плотным кольцом восхищенных ценителей, состязались в силе и ловкости прославленные пальваны. Чарыкурбап — плечистый, в красном халате и белой папахе, лишь изредка выходил к гостям.

Поздно ночью был совершен обряд бракосочетания. Он у нас короток и прост. Старшая сноха Чарыкурбана — жена его старшего брата — привела жениха в юрту к невесте. Здесь она соединила их руки, потом задула огонек светильника и вышла…

В первый раз молодые — Чарыкурбан и Аннагюль — остались одни. Жениху, как водится, дружки заранее завязали кушак на множество узлов, крепких да замысловатых, и еще конец упрятали так, что не найдешь. А невеста обязана распутать узелки все до единого. Потом она должна стянуть с жениха сапоги, сиять с него халат. А парень проверяет: ловка ли, проворна, сметлива…