Дорога к людям
Шрифт:
Расстроенные, вернулись к берегу. Ваня Желтяков, как и мы, разделся, плавал в реке, ныряя, отфыркиваясь, наслаждаясь. Вдруг бурный порыв ветра подхватил его одежду и кинул в воду. Загребая саженками, Ваня рванулся выручать свое добро. Достал со дна, разложил на берегу. О ужас! Черт с ними, с ассигнациями, на фронте они практически не нужны! Но продовольственные и вещевые аттестаты! Без них с голоду пропадешь, и через полгода без носков, рубахи и брюк красоваться будешь. И принялся бедный Ваня сушить на ветру свои аттестаты, прижимая их руками, грудью и даже тем местом, на которое натягивают штаны.
Однажды близились сумерки, мы куда-то спешили, а шоссе во всю ширину занято было машинами танковой бригады. Обождав полчаса, раздраженные, мы решили: пойду я к командиру и попрошу как-то дать нам дорогу.
— Нет, — говорит Ваня, — хоть вы и командир «эмки», а мне легче столковаться с бригадным.
Пошел в голову колонны. Приветствовал полковника, приложив ладонь к пилотке:
— Товарищ начбриг, отчего колонна стоит?
— А тебе что? Откуда?
Ваня объяснил.
— Летчик, говоришь? А стоим мы оттого, что они — танки и бронетранспортеры — в трясине завязли. Мы их и должны выручить, вот и остановились на ночь глядя, черт ее побрал!
— Товарищ полковник, извините, дайте добро, и я выведу всю колонну по нужному вам направлению. А завязшие ваши железины уже тащат к шоссе.
— Ты-ы выведешь? Ночью?
— Вы же сами подтвердили — я пилот!
Начбригу только и оставалось дать Ване добро... Желтяков во мгле, чутьем, или зоркими глазами, или по звукам напиравших на грунт колес, или инстинктом авиатора направлял колонну то по середине шоссе, то слегка скашивал в стороны, чувствуя неладное на асфальте и надеясь провести танки по относительно сухой почве. Так и вышло, авиатор-известинец не ошибался. В лесу нашел нужную просеку, пригодную для прохода танков, сказал:
— По карте нужный вам пункт по этой дороге и налево.
Полковник даже обнял Ваню. Еще бы! Назначенный час для дислокации его танков в указанном командованием населенном пункте приближался. Бригада ушла. Мы с Ваней остались ночевать в лесу. Утром разбудил нас окрик:
— Корреспонденты?
Группа танкистов окружила нас, напрасно пытаясь отобрать личное оружие, и сопроводила, доставила в штаб бригады. Доложили:
— Арестованные во дворе.
— Какие арестованные? — удивился полковник. — Мне о ЧП не докладывали.
— Вон — двое. Оружие не отдают.
— Ну, и растяпы вы! Это же корреспонденты.
— Не знаем. Комендант штаба приказал доставить.
— Ладно, можете быть свободны.
Полковник пригласил нас с Желтяковым в избу, там подали завтрак, и какой! Как летчики и подводники, мастера танковых рейдов на питание, на снабжение не жаловались. Голодные, мы, не скрывая этого, безжалостно уничтожали свинину, макароны, помидоры, соленые огурцы, грибы...
Вопросительно взглянув на нас, комбриг спросил:
— А... этого... гм... Не против?
— Какого? — невинно поинтересовались мы, отлично зная, о чем идет речь.
— Ну, за выручку, что оказал нам товарищ...
— Желтяков.
— Ну, да. Ваня! Так за него?
И мы с наслаждением выпили здоровье верного моего спутника.
Без их колес и мастерства вождения не работало бы и перо.
1977
ОДНОПОЛЧАНЕ
Павла
Он был возбужден, но отнюдь не печален. Солдат по натуре! Сражение в Монголии было для него первым военным испытанием, он выдержал его с честью. Недаром в годы войны против фашизма стал другом столь же смелого Константина Симонова.
...28 июня 1941 года. К полудню мы в редакции. Тогдашний наш «главный» Лев Яковлевич Ровинский, обычно мягкий в обращении с сотрудниками, по-военному строго давал направление:
— Петру Белявскому и Константину Тараданкину — на юг. Михаил Сувинский остается пока в Средней Азии, писатели Борис Лапин, Захар Левин, Лев Славин (в первые недели войны они были причислены к «Известиям») получат указания от начальника военного отдела. Фотокорреспонденты Павел Трошкин, Николай Петров, Самарий Гурарий, Александр Егоров будут действовать вместе с Петром Белявским, Константином Симоновым и Евгением Кригером на Западном фронте. Выезд немедленно, сегодня!
Думали мы достигнуть линии фронта по ту сторону границы с Германией, а, к отчаянию нашему, не проехали, не прошли дальше окруженного с юга, севера и востока Могилева — на западе обреченная дивизия сдерживала бешеный натиск гитлеровцев. В очерке о Константине Симонове мною рассказано, как он отказался остаться в стороне, когда Павел Трошкин снимал разбитые нашей дивизионной артиллерией гитлеровские танки явно на виду у противника, прозевавшего в тот ранний час «русского разведчика».
Так мужество и самообладание дали возможность Трошкину опубликовать в нашей газете первые снимки битой стальной техники врага.
Там же рассказано о том, как мы, пятеро журналистов со своим одиноким пикапом, едва не попали в лапы к немцам на пути в «тыл» из Могилева к Чаусам в Белоруссии, — упоминаю об этом для того лишь, чтобы напомнить: Павел вел себя, пожалуй, наиболее решительно, по-пластунски пробравшись на окраину рощи и выяснив, что неведомые нам машины, шедшие к Чаусам, — танки, и не советские, а нацистские!
Смоленск... Бивак газеты Западного фронта «Красноармейская правда». Там Алексей Сурков, будущий начальник военного отдела «Известий» Николай Баканов, правдист Оскар Курганов, художники Орест Верейский, Андрей Гончаров — последователь замечательного графика Алексея Фаворского, приятель Верейского и мой, тоже график Виталий Горяев. Трошкин был быстр в движениях, общителен, отзывчив, неистощимо весел. У командиров, солдат, генералов он вызывал чувство уважения и симпатии искренностью, храбростью, умением обращаться с оружием, особенно с автоматами, нашими и трофейными. Нередко состязались мы в стрельбе по мишеням. Павел — всегда на первом месте. Но даже и я при моей близорукости попадал из винтовки в «яблочко» с расстояния в сто метров.