Дорога к вулканам
Шрифт:
— Наши дальнейшие действия? — поинтересовался Тим.
— Языка будем брать.
— Э-э-э… Зачем?
— Чтобы допросить, ясен пень.
— По жёсткой схеме допросить?
— Не угадал, племяш, — насмешливо усмехнулся Артём Петрович. — По современной, инновационной и насквозь ускоренной схеме… Ага, наш капитан вышел из барака и бодро зашагал куда-то по просёлку. Следуем, не теряя времени, на перехват. Только карабин, ради пущего спокойствия, поставь на предохранитель и забрось за спину… Готов? За мной…
Они притаились за высокими базальтовыми валунами, почти вплотную подступившими к дорожному полотну.
— Я беру фигуранта на себя, — азартно прошипел генерал-майор. — И вообще, ничего без моей команды не предпринимай.
— Понял,
Вскоре камчатская призрачная тишина была беспардонно нарушена — хриплый мужской голос, приближаясь, негромко, но самозабвенно напевал:
Лишь искорки — в глазах. Да ночи — аромат. Её прекрасней нет, Кого ты не спроси. И я тону в словах, Любви презренный раб. А танго танцевать Она идёт с другим… И вот, уже звучит Тот колдовской мотив. Поёт моя печаль, Пока ещё — светла. Она танцует с ним, Глаза чуть-чуть прикрыв. И на его плече Дрожит её рука… Его рука скользит По трепетной спине. Моя Душа хрипит И корчится от боли. И вот, уже стилет, Что спрятан в рукаве, Проснулся И — незримо — жаждет крови… А музыка звучит. Прекрасна и нежна. Она меня несёт, Баюкает и дразнит. Летает серпантин, Мерцают зеркала. В разгаре этот Новогодний праздник. Летает серпантин, Мерцают зеркала. В разгаре этот Новогодний праздник… И не было её Прекрасней на Земле. Что серпантин? Обычная бумага. Тот мёртвый господин, На низенькой скамье, Он так любил Нездешний танец — танго…Тим осторожно выглянул из-за камня и увидел широкую спину, облачённую в тёмно-зелёную гимнастёрку.
В этот момент Артём Петрович прыгнул.
Звук короткого удара, болезненный всхлип…
— Племяш, — позвал генерал-майор. — Ты что там, уснул? Срочно вылезай на дорогу… Теперь хватай задержанного меломана под мышки и волоки его, родимого, в правую сторону от просёлка, в густой лесок. Мне, видишь ли, строгие ведомственные доктора запрещают — после последнего ранения — иметь дело с тяжестями. А в этом упитанном субчике килограмм девяносто пять будет. Если не больше… Как долго волочь? Считаю, что ста пятидесяти-семидесяти метров будет вполне достаточно… Вот, кстати, неплохое местечко, возле поваленной берёзы. Пристраивай капитанское тело на мягкой моховой кочке… Нет, не так. Лицом вниз. Незачем фигуранту видеть наши лица.
— Он и так ничего не видит, — проворчал Тим. — Потому как находится без сознания. Лицо — белое-белое…
— Да, ты, племяш, зануда.
— А бить послабее нельзя было?
— Сейчас пленный придёт в себя, — достав из наплечного планшета два коротких шприца в пластиковых упаковках, пообещал Артём Петрович. — Первым делом, вколем
— Небось, «грушная» разработка шестого поколения?
— Она самая. Угадал на этот раз. Молодец, догадливый… А теперь, племяш, навались-ка допрашиваемому индивидууму на плечи и держи крепко-крепко. Иногда «Всплеск» бодрит избыточно. Надо подстраховаться. Так что, не зевай… Держишь? Ну, тогда я колю…
Секунд через семь-восемь Тим почувствовал, как плечи в тёмно-зелёной гимнастёрке — под его ладонями — чуть заметно вздрогнули, а после этого резко напряглись.
— Что происходит? — пытаясь вертеть головой, запаниковал «язык». — Кто там меня держит? Отпусти, сволочь!
— Молчать, гнида, — прикрикнул в полголоса генерал-майор. — Лежать тихо и не дёргаться. Иначе пулю в голову получишь. Поверь, я не шучу… Вот, совсем другое дело. Молодец, послушный. Колю сыворотку…
Тело капитана перестало напрягаться, выгибаться и вырываться.
«Тело?», — мысленно хмыкнул Тим. — «Безвольное и бесформенное желе, не более того. Складывается устойчивое впечатление, что все мышцы и жилы пропали-испарились. Хитрая „грушная“ химия, мать её…».
— Слезай, племяш, — велел генерал-майор. — Теперь он никуда не убежит. В том смысле, что в ближайшие десять-двенадцать часов… Эй, капитан, слышишь меня?
— Так… точ…, слыш…, — ответил глухой неразборчивый голос.
— Поверни-ка ему голову набок. И мох вынь изо рта, чтобы не подавился невзначай. А я пока диктофон включу… Итак, капитан, слышишь меня?
— Так точно. Слышу, — в голосе отвечавшего легко читались равнодушные механические нотки.
— Представься полностью.
— Капитан Евгений Николаевич Зайченко. Войсковая часть номер 32106.
— Авиационная комендатура?
— Так точно.
— Что это за штатские личности трутся возле складского барака? Что они там делают? Отвечать чётко и развёрнуто.
— Жители посёлка Ключи. Наняты для ловли лососей. Уже первая горбуша пошла на нерест. Сейчас заготовляют только икру. Солить и коптить рыбу будут позже. С сентября переключатся на кету. Она более выгодна.
— Кем — наняты? Почему и зачем? Отвечать чётко и развёрнуто.
— Полковником Нефёдовым, комендантом полигона «Кура». На территорию полигона представители рыбинспекции и других контролирующих органов не допускаются. Можно вести промысел в спокойных условиях.
— Незаконный промысел?
— Так точно.
— Каковы твои, капитан Зайченко, конкретные цели и задачи? Отвечать чётко и развёрнуто.
— Надзирать за рыбаками, чтобы не жульничали. Есть договорённость о долях — пятьдесят на пятьдесят. Но два года назад ушлые рыбаки, когда за ними не было должного пригляда, схитрили. Здесь приземлился гражданский вертолёт и вывез большую партию икры в Палану. Может, это происходило и на регулярной основе. Факт всплыл случайно. Теперь усердно надзираем и тщательно контролируем.
— Куда улетел вертолёт? Отвечать чётко и развёрнуто.
— Южнее Усть-Камчатска расположена маленькая бухта с молом, приписанная к нашему полигону. Охраняемая и закрытая, естественно. Туда подойдёт судно покупателя. Планируем сделать — как минимум — три вертолётных рейса…
— Достаточно, капитан, не продолжай, — печально усмехнулся Артём Петрович. — Я всё понял… Значится так, сынок. В ближайшие часы ты не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Так что, не напрягайся понапрасну. А ещё лучше — постарайся уснуть. Ближе к рассвету обязательно придёшь в норму. Обещаю. Дождик перестал. Ласковое и тёплое солнышко лукаво проглядывает сквозь рваные облака. Так что, Бог даст, даже не простудишься… Да и не вспомнишь о том, что было. Мол, шёл по просёлочной дороге, красивую песенку напевал. А потом — чернота и провал. Пришёл в себя только в лесу, на излёте июльской камчатской ночи… Всё понял?