Дорога к звездам
Шрифт:
Это как раз было неплохо. В какой-то степени успокаивало и вселяло надежду. Лишь бы они не сорвали МНЕ МОЮ ОПЕРАЦИЮ!
В конце концов, я в германскую полицию не нанимался. Я — РУССКИЙ КОТ, волей случая посвященный в разные ихние немецкие и немецко-российские гнусности. И я имею право действовать по своему усмотрению — так, как считаю нужным и справедливым!
Поэтому в ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря, когда Баська Ковальска перед отъездом на каникулы в свою любимую Польшу спала в постели Фридриха и они там за дверью дышали, как две Дженни, я спустился в гараж, волоча за собой заранее
Я открыл крышку ящика, разгреб цветастые упаковки с ракетами и осторожно вытащил «Русский сувенир», наружу. С чудовищным трудом я перекатил эту ужасную матрешку из русского пакета в немецкий и спрятал его у самых ворот, за летними колесами от джипа «чероки».
В «Русский сувенир» с Адмиралтейством я умудрился запихать один лыжный ботинок Фридриха и снова аккуратненько опустил пакет на дно ящика. Если не брать его в руки, нипочем не поймешь, что там ботинок, а не бомба. По форме — просто загляденье! Ну и, конечно, забросал пакет ракетами с фейерверком. Теперь, если Мозеру и Гельмуту взбредет в голову проверить, на месте ли их рождественский подарок Фридриху и Монике фон Тифенбах, они будут полностью удовлетворены.
Не скрою, все действия, которые я совершил, для меня, Кота, были невероятно сложными! Для Человека, даже самого глупого — раз плюнуть... Я же так умудохался, что у меня потом еще часа два лапы дрожали и в ушах стоял звон. Наверное, тоже давление, повысилось, как у Фридриха, когда он перенервничает.
Теперь я ждал Гельмута...
Он приехал на следующий день, двадцать третьего декабря, выдал во всеуслышание версию, дескать, его автомобиль плохо заводится, и попросил герра Мозера посмотреть, что там такое...
Когда же они с Мозером пошли наверх к Фридриху спросить, может ли герр Мозер уделить часок автомобилю герра Хартманна и оставили серебристый «мерседес» с открытыми дверцами у гаража, я спокойненько вытащил русскую бомбу в тенгельманновском пакете из-под летних колес американского джипа «чероки» и запихнул его глубоко под водительское сиденье «мерседеса» герра Хартманна. Да еще и догадался прикрыть пакет задним накладным ковриком...
Теперь осталось только предупредить Дженни, чтобы она попыталась любым способом войти в Контакт с Моникой и, не говоря Монике ни слова правды, заставить Монику в ближайшие дни даже не подходить к серебристому «мерседесу». Что я в этот вечер и сделал. Смотался к дому Хартманнов, пролез сквозь золотые завитушки ворот в садик и совершенно нагло уже чисто Телепатически вызвал Дженни.
Из дому ей было не выйти — у нее таких проходи-ков, как мне сотворил герр Лёмке, не было, и единственное, что она могла — встать на задние лапки у окна гостиной, где еще не опустили жалюзи, и притиснуться к толстому двойному стеклу своей заспанной мордочкой.
Я хорошо помнил именно этот раздел из книги доктора Ричарда Шелдрейса — мы его с Шурой Плоткиным даже специально отрабатывали — и сделал все по науке. Сосредоточился и Телепатически четко передал Дженни свое предупреждение насчет серебристого «мерседеса»:
К счастью, Дженни все восприняла как надо, закивала головкой и засучила лапками по стеклу. Мне показалось, что я даже услышал ее ответ — дескать, «... ВСЕ ПОНЯЛА.. НЕ ВОЛНУЙСЯ, ЛЮБИМЫЙ...». И потом —
Вот этим разделом из Шелдрейса надо будет подзаняться с Дженни в свободное время. А то она неважно рубит в Бесконтактной Телепатической Связи...
И тем не менее я, успокоенный, потрюхал к своему дому, считая, что программа сегодняшнего вечера выполнена мной на все сто процентов. Теперь не нарваться бы на мою подругу Лисицу, и можно считать, что день прошел удачно.
Хотя почему завершающим этапом удачного дня не трахнуть бы еще и Лисицу?..
Ранним утром двадцать четвертого декабря repp Лемке со своим оранжерейно-парниковым помощником установили в гостиной, неподалеку от удивительно уютного камина, напротив которого я теперь наладился валяться в ленивой полудреме чуть ли не каждый день, — роскошную голубую елку и принялись ее украшать поразительно симпатичными игрушками и маленькими цветными лампочками.
Фрау Розенмайер на кухне готовила соус для омаров. Это такие гигантские раки, каждый величиной с небольшую Кошку. Живые — жуткие, черные, отвратительные, с чудовищными безжалостными клешнями. Я их вчера первый раз в жизни увидел — у меня чуть сердце от ужаса не остановилось!.. Вареные омары — красные, вполне мирные, с очень миленьким рыбным запахом...
Баська еще вчера села в свой десятилетний задрипанный «фордик» и укатила на нем в Польшу, получив от Фридриха рождественский подарок — тысячу марок. Баська сейчас в Польше дом строит. Ей очень нужны деньги...
Францу Мозеру Фридрих вчера разрешил не приезжать с утра в Грюнвальд, а попросил появиться лишь на час только к шести вечера — помочь Фридриху с Моникой подготовить рождественский фейерверк. А потом сразу же уехать домой.
В этот день всех ждут дома семьи — дети, мужья, жены, родители, точно такие же приготовления к празднику, поэтому, как только фрау Розенмайер все приготовит и разложит так, «...как это умеет делать только она!..» — она спокойно может ехать домой, не забыв забрать рождественский подарок от благодарного ей Фридриха фон Тифенбаха.
То же касается и герра Лемке с его коллегой — только елка! И еще цветы... И все! И вот вам подарки к Рождеству!
А на стол Фридрих фон Тифенбах при помощи двух дам — Тани Кох и Моники — все накроет сам. Это он ужасно любит делать с детства!
Так что, майн либен дамен унд геррен, вы свободны и дай Бог вам всем счастья! Вы этого достойны.
В предпраздничной суматохе мне забыли дать пожрать. Пришлось даже наорать на фрау Розенмайер! Правда, я это сделал так, чтобы никто, кроме нее, моего хриплого мява не слышал. Компрометировать Человека в такой день — последнее дело. Ни в какой день этого делать нельзя, а в такой — особенно.
Уж как она расстроилась! Так сожалела о своей забывчивости, что мгновенно бросила в такую электрическую печку (называется «Микровелле») огромную замороженную форелищу. И та через три минуты была уже мягкой, в меру теплой и такой вкусной; что я простил фрау Розенмайер все на свете и даже потерся о ее ноги своей рожей. Не так чтобы очень, но...
Как цитировал Шура кого-то из английских королей, «ничто не стоит так дешево и ничто не ценится так дорого, как вежливость...»