Дорога на космодром

Голованов Ярослав

Но вот, казалось бы, парадокс: гипотеза о множественности обитаемых миров поначалу не только не преследовалась, а даже поощрялась. Чем больше миров, тем более могущественным выглядит создатель, вдохнувший в них жизнь. В 1277 году, за 300 лет до того, как Бруно было написано стихотворение «О бесконечности», парижский епископ Этьен Темпье, исполняя волю папы Иоанна XXI, предал анафеме догмат о существовании только одного земного мира. Он доказывал, что астрономические открытия лишь подтверждают вездесущность и беспредельность божественных сил. Идея о множественности миров не преследовалась церковью до конца XVI века.

Бруно подлежал уничтожению не за то, что утверждал, будто миров много, а за низведение Земли в разряд рядового, ничем не примечательного (если не считать жизни на ней) небесного тела, за явную связь между утверждением, что Земля не одинока, как населенная живыми существами планета, с утверждением, что она движется, подобно

многим другим (!!), вокруг Солнца. Вот этого уж никак нельзя было простить, поскольку любая религия первым своим принципом всегда провозглашает принцип неповторимости и исключительности ее бога. На ватиканских холмах сидели неглупые люди, они-то быстро сообразили, чем им все это грозит: грозит самым главным – сомнением, что они «самые главные», и, как неизбежный исход, – лишением прав на человеческие умы. У Бруно отняли жизнь, у Галилея честь, и оба расплачивались за Коперника. [1] Это была месть церкви за собственную ошибку. Ведь Копернику даже не угрожали. Недоумевали, критиковали, высмеивали в балаганных спектаклях этого нелюдимого каноника из Фромборка. Но что такое шутовской колпак комедианта в сравнении с холодом застенка Галилея, с жаром костра Бруно? Проглядели Коперника. Спохватились, да поздно: великая «ересь» его размножилась невероятно, завладела разумом прочно – не выбить, не выжечь. Лишь через 73 года после смерти Коперника главная книга его жизни «Об обращении небесных сфер» была «впредь до исправления» внесена инквизицией в список запрещенных. Четвертый век ждут исправлений. Ждут, но без дела, сложа руки, не сидят. Когда сегодня, из века XX, мы смотрим на костер Бруно, чудовищность этого преступления святых отцов невольно придает ему некую исключительность. Хотя в 1659 году в епископстве Бамберга было заживо сожжено 1200, а в архиепископстве Трира – 6500 «еретиков». Всем, кто отказывается служить церкви, была объявлена война беспощадная. И длится она до сих пор. Памятник Джордано Бруно на площади Цветов в Риме, где был сожжен великий итальянец, установили в 1889 году. Это уже просвещенный XIX век, ни о каких кострах и речи быть не может. Но как же бесновались духовные потомки палачей, когда открывали этот памятник! Сколько было угроз и протестов! Потом все-таки придумали, как отомстить за памятник. В 1931 году специальной буллой папа римский причислил к лику святых убийцу Бруно кардинала Беллармина. В 1977 году в газете читаю: сегодня на площади Цветов рядом с надписью на постаменте: «Бруно, от им угаданного века, на месте, где горел костер!» – красным мелом написано: «…Не забывайте, мы еще не отомстили за Джордано Бруно!» Борьба продолжается. И долго еще будет продолжаться, и мы – участники этой борьбы. Конечно, иные теперь времена. Необыкновенный прогресс знаний, успехи научно – технической революции заставляют церковь гибко менять тактику борьбы с наукой.

1

[1] Мне не хочется уходить в историю астрономии, у нас другая тема. Но справедливость требует отметить, что за 500 лет до Коперника о системе мира с Солнцем в центре и планетами, обращающимися вокруг него, писал великий мыслитель и ученый древнего Востока Аль-Бнруни. (Примеч. автора.)

Кстати, именно эта гибкость в какой-то мере может объяснить живучесть церковных догматов. Как и раньше, везде, где возможно, стараются церковники приспособить науку к религии, примирить их. Этим занимаются не темные деревенские попики, а люди широко образованные, в совершенстве владеющие всеми методами современной пропаганды. Нельзя же теперь вослед за Евсевием серьезно говорить о бесполезности науки. Поэтому, едва родилась теория образования сверхновых звезд, сразу родилось «объяснение»: господь неутомим в трудах своих, не жалея сил, создает новые небесные тела. «Это удивительная и упорядоченная система качественных и количественных, частных и общих законов микромира и макромира, – говорил папа римский Пий XII. – Что же это, как не картина, пусть даже бледная и несовершенная, великой идеи и великого божественного плана, который был намечен духом Бога-творца как извечный закон вселенной?»

Джордано БРУНО (1548-1600) – великий итальянский мыслитель-материалист и атеист, сторонник учения Коперника. Он утверждал, что Земля не единственная населенная живыми существами планета, что она движется, подобно многим другим, вокруг Солнца, а «вселенная не имеет предела и края, но безмерна и бесконечна». Церковь жестоко расправилась с ученым, посягнувшим на святая святых религии – на принципы неповторимости и исключительности Земли.

Казалось

бы, трудно найти факт более антирелигиозный, чем запуск в космос первого искусственного спутника Земли. Недальновидные церковники именно так его и восприняли: не дело, мол, без спросу лезть в ангельские обители. Дальновидные поняли: победа за спутником, плыть против течения глупо – снесет. Надо извернуться, что-то придумать. Во время работы международного салона по авиации и космонавтике в Париже узнаю совершенно случайно: оказывается, папа римский еще в 1958 году (завидная оперативность!) написал специальный трактат «Доказательства существования бога в свете современной науки» и учредил святого покровителя космонавтики. Им стал священник Иосиф де Купертино, живший в XVIII веке. Знаменит он был якобы тем, что обладал «божьим даром» левитации, то есть мог с божьей помощью привести свое тело в состояние невесомости и будто бы летал над головами своей паствы по церкви от двери до алтаря.

Бред полный, но получается: Ватикан шагает в ногу с веком – вниманием космонавтика не обойдена, у нее есть теперь свой святой покровитель!

В исторический день 12 апреля 1961 года, когда вся планета славила первого космонавта Земли, в день действительно Большого Праздника Науки, на событие это откликнулась и церковь. Вот ошеломляющий по своему выводу комментарий радиостанции Ватикана:

«Развитие техники, основанное человеческими руками, таит в себе огромную опасность. Человек может подумать, что именно он – создатель, что все созданное его руками – дело только его ума и рук. Но человек не создатель: он открывает лишь то, что доступно ему и на что указывает ему господь бог. Технический прогресс должен заставить людей пасть на колени и с еще большей верой молиться богу…»

Все, как видите, поставлено с ног на голову. В день величайшей победы труда и науки доказывалось, что победителя не существует. В день, когда человек достиг невиданных высот и распахнул двери в беспредельные просторы космоса, ему советовали пасть на колени.

Есть старинная пословица: «Все дороги ведут в Рим».

Дорога на космодром ведет в обратную сторону. Двум людям – в черной сутане и белом скафандре – не по пути.

Глава 4

Разум, отзовись!

Разговор о взаимоотношении религии и науки – тема серьезнейшая, многоплановая, мы ее только коснулись. Но не коснуться было невозможно: история космонавтики неотделима от истории наших представлений о строении Вселенной. Их питают общие корни материалистической науки. А нигде, ни на одном из фронтов вечной войны религии и науки, не шли бои столь яростные, как на фронте астрономии.

Но гипотеза о множественности населенных миров интересна не только своим глубоким философским содержанием. Для космонавтики она стала как бы катализатором, ускоряющим сложные процессы ее развития. Ведь насколько логична мысль: раз есть иные миры, значит, их могут населять иные существа, – настолько же логично и ее продолжение: раз есть иные существа, значит, надо с ними познакомиться. Подобно тому как человек мечтал о полете задолго до того, как смог такой полет осуществить, стремление к контактам с инопланетянами возникло задолго до того, как появилась хотя бы сколько-нибудь реальная идея осуществления таких контактов. И стремление это возбуждало, торопило, подталкивало техническую мысль.

Итак, была мечта, затем довольно абстрактные, общие предположения, постепенно переходящие в убежденность, и, параллельно, – поиски возможной проверки этих дерзких теорий. Успехи астрономии делали инопланетян все более реальными. Если Давид Фабриций в XVII веке утверждал, что он сам, собственными глазами видел жителя Луны, то для выдающегося астронома этого века Пьера Гассенди или оригинального физика – экспериментатора Отто Герике (того самого магдебургского бургомистра, который растаскивал лошадьми две полые полусферы, показывая, что такое вакуум) такая постановка вопроса была, как говорят ученые, некорректной: разумеется, «лунатика» они не видели, но существование его допускали вполне.

В 1796 году французский астроном Пьер Симон Лаплас опубликовал двухтомный труд «Изложение системы мира». Он развил и обосновал гипотезу, высказанную великим немецким философом Кантом, который утверждал, что небесные тела образуются из сгустков туманностей. Это была первая научная теория, как-то объясняющая происхождение Солнечной системы. И здесь Лаплас был очень осторожен в своих выводах и категорически ничего определенного не утверждал. Однако идею о множестве обитаемых миров, идею «скользкую», туманную, математически, по существу, не обоснованную, он отстаивал. Это было не похоже на Лапласа, которого современники знали как человека весьма осторожного, дипломатичного, умевшего в самые бурные годы истории Франции ладить со всеми ее правителями и отличавшегося удивительной политической беспринципностью и удивительным политическим чутьем. Поэтому убежденность его высказываний производила на современников особенно сильное впечатление.