Дорога на космодром
Шрифт:
«Внимание! Через минуту будет дана проверка времени! Подготовиться к заправке…»
Он знал, чувствовал: все идет по графику. Вмешиваться не надо. Это будет только нервировать людей. Они все знают сами. Они – молодцы… Сейчас начнется заправка. Глухо, утробно загудят электромоторы насосов и вентиляторов, коротко и громко, как выстрелы, застучат клапаны, хищно зашипит воздух в дренажах – сколько раз он слышал все это! Каждая нота в этом шуме, каждый тихий щелчок магнитного пускателя, каждый стук команд-аппарата сплетались для него в мелодию старта, и он сразу мог уловить в ней фальшивую ноту – тут не нужно ни на какие приборы смотреть.
Все
Потом, перед самым стартом, он сидел нахохлившись в бункере на своем обычном месте. Его чуть знобило.
«Готовность пятнадцать минут, – деревянным голосом заговорил динамик громкой связи.
– Дежурному расчету покинуть стартовую площадку. Доложить об эвакуации людей и техники. Дежурным пожарным командам принять готовность номер один!»
«Главный хозяин теперь не я, – без обиды, с какой-то спокойной добротой подумал Королев.
– Леня Воскрес теперь хозяин…»
Леонид Александрович Воскресенский был его правой рукой, заместителем по испытаниям. Сын священника из Павловского Посада под Ногинском, Воскресенский начал трудовую жизнь электромонтером на московском заводе «Красный факел» в шестнадцать лет. Энергетический институт он так и не кончил: призвали в армию. После демобилизации он работает в НИИ и все время что-то изобретает. Страсть к технике привела его в лаборатории бывшего РНИИ. С этого времени, с сурового 1942 года, и занимается он ракетами.
Воскресенский прошел с Королевым весь путь, начиная с 1947 года. Он принимал участие в испытаниях всех его ракет. Королев не просто доверял ему – он любил его настоящей мужской, скупой на слова и эмоции любовью преданного друга, любил как сына, хотя «Леня Воскрес» был всего на 6 лет младше. Тогда, в бункере, глядя на Воскресенского, сидящего у своего перископа, не мог знать Сергей Павлович, что судьба разрешит ему на месяц пережить Леонида Александровича, что она заставит его плакать на белом зимнем кладбище горькими сиротскими слезами…
Как тянутся эти минуты… Всегда кажется, что запаздывают команды. А может быть, и впрямь вылез какой-то «боб»?… [41]
– Готовность одна минута! Повторяю: минутная готовность!
«Нет, все в порядке. Все в графике…»
– Ключ на старт!
– Есть ключ на старт!
Пошел набор схемы запуска ракеты в комплексе со стартом. «Сейчас загорится табло…» – подумал Королев. Он обернулся, и тут же, словно взгляд его включил матовый стеклянный прямоугольник, вспыхнуло:
41
[41] «Боб» – жаргон ракетчиков. Так называют какую-нибудь неисправность в ракете или космическом аппарате, причина которой еще не выяснена.
«Ключ на старт!»
– Дренаж!
Королев приблизил лицо к перископу. Белое облачко кислородного пара растаяло: закрыли дренажные клапаны. Сейчас начнется наддув баков…
– Первая продувка!
По магистралям окислителя и горючего пошел азотный ветер.
– Есть наддув боковых блоков!
– Есть наддув центрального блока!
– Есть полный наддув!
– Пуск!
«Спокойно. Все в порядке. Остались секунды, считанные уже секунды…»
– Есть пуск!
«Теперь уже
– Земля – борт!
Королев не отрывался от перископа. Совсем рядом стояла перед его глазами ракета. Он увидел, как быстро, но плавно отошла после команды кабель-мачта. Теперь ничего не связывает ракету со стартовой площадкой. Электрические цепи разомкнуты. Теперь судьба этого шара, спрятанного под обтекателем, там, наверху, зависит только от этой ракеты, только от нее.
– Зажигание!
– Предварительная!
Он увидел какое-то мгновенное озарение, короткий блеск, прежде чем бурое облако пыли и дыма забилось под ураганом ее двигателей, стремительно закрывая все вокруг. Оно успело подняться к белому конусу обтекателя, когда, опережая гром, который придет и сюда, под многометровую толщу бетона, вспыхнул ослепительный ком света.
– Главная!
Ракета была неподвижна. Еще несколько мгновений нужно ей для полета. Она словно раздумывала секунду, стоять ей или лететь. Как тягостны и громадны эти миги ее неподвижности! Как трудно угадать среди них тот долгожданный, заветный, вместивший в себя столько сил и дум миг, когда начнет расти все выше и выше, сначала совсем медленно, потом все быстрее и быстрее яростно клокочущий солнечный столб, поднимающий в небо ракету!
– Подъем!
Вот он! Вот он! Вот уже оторвался от земли, уже несется вверх гигантский белый кинжал, в сиянии которого корпус кажется прозрачным, эфемерным.
Только теперь до сознания Королева дошел ликующий, по-мальчишески звенящий голос, все повторяющий и повторяющий восторженную скороговорку:
– Изделие идет устойчиво! Полет проходит нормально! Давление в камерах нормальное! Изделие идет устойчиво!…
И наконец долгожданное:
– Есть разделение!
Ступени разделились. Ну, теперь, кажется, все… И опять этот юный победный голос:
– Изделие идет устойчиво!
«Изделие… – подумал Королев. – глупо… Но кричи, кричи, дорогой ты мой, дорогие вы все мои!» Волна неизбывной теплоты и благодарности ко всем этим людям тут, в бункере, там, на НП [42] , и к тем, которые были в МИКе [43] , и к тем, кто остался дома – на заводе, подкатила к горлу Королева. «Неужели все? Неужели свершилось? Ну конечно, конечно! Сейчас с ИПов [44] придут параметры орбиты. Надо звонить в Москву, докладывать… Впрочем, пусть сделает виток, тогда доложим…»