Дорога на Тмутаракань
Шрифт:
– А ты погляди, что с другого боку делается, - подтолкнул его Мечник, теребя пальцами свою седую бороденку.
Богдан глянул - и едва не вскрикнул. Севернее Саркела, выше по течению реки, многие сотни хазар заходили в тыл киевскому войску. Два крыла хазарской орды огромными полукружьями охватывали стан русичей. Богдан начал считать бунчуки, мотавшиеся над массой вражеской конницы, значки сотен и тысяч хазарских - и со счета сбился.
Чуть поодаль от гридней на кургане стоял князь Святослав с воеводами, рядом рынды держали оседланных коней и оружие. Все они без видимого
Вроде бы все спокойно было в русском стане - ни спешки, ни переполоха, но Богдан стал замечать, как меняются его очертания: лучники, копейщики, щитоносцы перемещались, уступая друг другу место, в центре появилась русская конница - та часть ее, что не ушла в засаду. Казалось, огромная длань в железной перчатке сжимает пальцы в кулак, готовясь отразить вражеский удар.
Богдан оглянулся назад. Там, далеко в тылу, за русской конницей, тесно сгрудились обозные возы, поднявшие в небо оглобли, словно пики. И молодой воин подумал, что и там нелегко будет пробиться врагу.
Черная туча хазар шумно налетела на левое крыло русского войска. В небо взвились тысячи стрел и камни, выпущенные пращниками. Глухо вздохнуло поле - конная лава ударилась о стену копий и щитов. Замелькали мечи, боевые топоры и шестоперы, которые пустила в ход русская рать.
– А-а-а!..
– отчаянный рев вырвался из тысяч людских грудей.
Все смешалось на левом крыле - пешие, конные, русичи и хазары. Крики, лязг металла, конское ржание слились в такой оглушительный гул, что со стороны можно было подумать: широкий Дон вырвался из берегов, натолкнувшись на непреодолимую преграду.
Замерло Богданово сердце, когда увидел он, как захлестнула, подмяла под себя хазарская волна первые ряды пеших ратников, как отдельными ручейками и потоками начала пробиваться в глубину русского стана. Ближе, ближе хазарские всадники, кто в железных кольчугах и панцирях, кто в лохматых шапках и кожаных свитах, уже видны их смуглые лица со ртами, перекошенными от крика. Страшно вспыхивают над ними кривые сабли.
А князь стоит на кургане, ждет чего-то. Воевод около него мало осталось. Только старый Свенельд, как всегда, рядом, рукой показывает в ту сторону, где вторая хазарская орда на правое крыло русичей катится, в тыл заходит, хочет оттеснить их от осажденной крепости. Уже в той стороне рога трубят, стрелы запели!
– Ой, что ж теперь будет!
– не выдержал Богдан.
– Устоят ли наши вои?
– Должны устоять, - твердо сказал Мечник.
– А иначе... Нет, такого и быть не может!
– Эй, гридень Богдан!
– донеслось с кургана.
Богдан хлестнул плеткой застоявшегося коня, тот птицей рванулся к кургану.
Князь расстегивал застежку алого корзна - видно жарко стало. На его крупном, будто из каменной глыбы вырубленном лице блестели капли пота. Синие глаза смотрели сосредоточенно, тревожно.
– Скачи к челу, найди воеводу Перенега, он сменил раненого Вуефаста. Скажи: князь велел пособить левому крылу. Руки не перепутаешь -
– Я мигом, княже!
"Лишь бы не стоять на месте, - думал Богдан.
– Вот и мой час пришел! Пойду и я на хазар с пешей ратью..."
Он нашел Перенега под одиноким дубом, обожженным молнией. Воевода встретил гонца нетерпеливым вопросом:
– Добрую ли весть принес ты, гридень?
Узнав о приказе князя, он повеселел, немедля велел рынде кликнуть тысяцких. Потом снова повернулся к гридню:
– Передай князю, что наказ его сполним. У меня у самого руки давно руки чесались, охота была ударить по хазарину...
"А я?
– хотелось спросить Богдану.
– И меня с дружиной пошли, воевода!"
Но Перенег уже пошел к коню, прихрамывая на одну ногу, покалеченную давным-давно хазарской стрелой. И Богдан, раздосадованный тем, что его отослали обратно, поскакал к кургану.
А волны хазарской конницы все накатывались и накатывались на русский стан, ощетинившийся копьями, яростно отбивающийся мечами и топорами.
Это были не те хазары, которых Святослав с малых лет привык встречать в Киеве. Там, над Почайной, целую улицу занимали хазарские гости. Было у них что-то вроде своего караван-сарая, свои синагога и мечеть, поскольку часть их исповедовала иудейскую веру, а часть была мусульманами. Те хазары, длиннобородые, неторопливые, привозили в Киев на торжище дивные заморские ткани и узорочья, невиданных тонконогих коней и кареоких, стройных и пугливых рабынь. Завидев юного княжича, прохаживающегося с гриднями, купцы расплывались в улыбках, спешили одарить редкими восточными сладостями.
Это были не те хазары, что приезжали в Киев за данью, которой откупались русичи вот уже почти триста лет от их коварных набегов. Важные и неприступные на первых порах, они становились жадными и крикливыми, споря из-за каждой гривны. Все норовили урвать побольше - не столько для своей Хазарии, сколько для себя.
Эти хазары были как туча саранчи, обрушившаяся на молодые посевы... И страшны были не только они, но и их кони. Сызмальства знал Святослав, что сила степняка, будь то хазарин или печенег, в его коне. Невысокий, приземистый, лохматый, в глазах - злое пламя, конь этот сам себе корм добывает не только летом, но и зимой, разгребая снег острыми копытами. Он кормит и носит степняка чуть ли не с тех пор, когда русское дитя еще в люльке качается.
Хазарский конь в бою - лютый зверь. Помогая седоку, он бьет копытами вражеских всадников, грызет зубами чужих коней, мчит хозяина в самую жаркую сечу, удесятеряя силу удара его копья.
Зато без коня хазарин, считай, не воин. Словно медведь, ковыляет на своих кривых ногах, и нет уже той силы удара у его острой сабли. Издали еще отобьется стрелой, а в ближнем бою его проще простого ошеломить шестопером, срубить добрым русским мечом.
Русич же хоть и привык к коню, в седле сидит крепко, но лучше всего дерется пеший. Будто силы ему придает родная мать-земля. Попробуй, достань его саблей, свали, даже если ты конный! А вот когда уже выдохся враг, показал спину, тогда - на коня, вдогон, руби его!