Дорога на Тмутаракань

Аксеничев Олег

Миронег ехал без доспехов. Уступками предосторожности стали кожаная безрукавка, одетая на голое тело под кафтан, и аварской работы шлем с деревянной основой, не так сильно давивший на голову. Шлем, разумеется, прятался от солнца под большим, серым от пыли тюрбаном.

Лекарь замечал, как в последние дни его стал сторониться князь Игорь, единственный, кто раньше удостаивал не просто словом – беседой. Дружинники избегали лекаря, считая вслед за христианскими священниками, что все в руках Божьих и пытаться изменить Господний промысел самонадеянно, самое малое. Правда, Миронег знал и другое. После сечи раненые звали сначала мать, а затем

лекаря. Только чернецы-монахи стремятся ускорить встречу с Создателем, да и то, как думал лекарь, только на словах.

Миронег держался на небольшом расстоянии от основного войска, между большей частью дружинников и боевым охранением.

Однажды его уединение оказалось нарушенным.

Уже не первый день неподалеку от Миронега кружил незнакомец в странных одеждах, похожих на ромейские, но тем не менее иных по покрою. Незнакомец был явным чужаком в свадебном кортеже Владимира Путивльского.

Когда темнело, дружинники, ехавшие в голове войска или на флангах, зажигали факелы, чтобы уверенно разбирать дорогу. Остальные ориентировались на огни, стараясь не забирать от них в сторону.

Свет в степи виден издалека, но это особо никого не тревожило. Половецкие следопыты по гулу земли, протестующей против жестоких ударов подкованных копыт, все равно узнают о приближении войска еще раньше. По степи звук идет быстрее света, это вам не физика, дорогие мои!

– Здесь страшные ночи, – сказал незнакомец, подъехав поближе к Миронегу. – Я чувствую свою полную беззащитность.

Незнакомец замолчал. Лекарь понимал, что тот выжидает, ответит ли собеседник или нет. Молчание в разговоре – лучшая оценка собеседника. Молчат, когда хотят выслушать, и молчат, когда не хотят говорить.

– Привыкли к стенам? – решил поддержать разговор Миронег.

– Стены бывают разными, – ответил незнакомец. – На моей родине, в Болгарии, взгляду всегда есть за что зацепиться. Там – линия не такого уж далекого леса, там – вершина горы или холма, там – изгородь вокруг поля или крестьянской хижины. Здесь же – плоскость! Если земля – дом для нас, то в этом здании строители позабыли возвести стены.

– Таков взгляд горожанина, – заметил Миронег. – Здесь, в степи, кочевникам не требуются стены. Стена отделяет человека от окружающего мира, а степняк чувствует себя частью Поля. Вы же не станете огораживать, скажем, свою голову от тела?

– Возможно, это действительно выше моего понимания, – не стал спорить незнакомец. – Я воспринимаю разумом ваши доводы, но познать их душой – увы, не могу!

– Я не видел вас раньше, – сказал Миронег. – Кто вы? Я понял по вашим словам, что вы подданный ромейского кесаря?

– Болгары никогда не станут подданными ромеев, – несколько громче, чем раньше, сказал незнакомец. – У нас еще будет свой царь!

– Не смею спорить, – мягко произнес Миронег. – Я – Миронег, лекарь.

– Богумил, – ответил незнакомец. – Паломник.

– Вот как? Куда же, если не секрет, вы направляетесь? Не припомню, чтобы в этих местах объявлялись христианские святыни. Или же вы нехристианин? Рассказывают, что у вас в Болгарии много поклонников иной веры.

– Вера может быть только одна, – ощетинился Богумил. И почему эти паломники всегда так нетерпимы? – Вера в Создателя… Мне было видение!

– Видение смогло отправить вас в такой дальний путь? Видение, где явь легко заменяется просто мороком?

Болгарин так и не понял, что было в тоне Миронега. Точно, что не вопрос. Возможно, сочувствие или насмешка,

но, главное, понимание.

Да, лекарь действительно оказался непростым человеком, как и говорил болгарину незадолго до того боярин Ольстин Олексич, суеверно отводя возможный приход зла магическим сплетением пальцев.

– Завидую вашей вере, – сказал Миронег. – Хорошо, наверное, знать, что есть тот, кто непогрешимей тебя.

– Вы отрицаете существование Бога?

– Отчего же? Я верю… Боги есть, и они часто вмешиваются в наши дела, а еще чаще просто используют нас в своих целях; так мы, не задумываясь, ломаем прут за неимением хлыста или срываем подорожник, чтобы остановить кровь. Боги есть, и они злы так же, как жесток и несовершенен человеческий род, породивший их. Стоит ли служить злому господину, тем более – верить ему?

– Боги… Так вы – язычник? Нам, христианам, ведомо, что боги, которым поклонялись язычники, на самом деле всего лишь демоны, прельстившие наивное человечество. Силен Люцифер, он способен наделять великим могуществом своих приверженцев! Но Бог един, и Сын Божий принял смерть на кресте, чтобы взять на себя все грехи наши.

– Я читал Библию, – ответил Миронег. – И мне кажется, что вы превратно понимаете свою священную книгу. Весь путь Иисуса Христа, как о нем рассказывают, – это попытка полубога стать полноценным богом. Много таких историй рассказывали в языческой, по-вашему, Элладе. Припомним хотя бы героя Геракла, испытавшего больше, нежели ваш Иисус, и принявшего смерть, еще более мучительную, от разъедавшего его тело яда и огня, куда он вошел добровольно, чтобы избавиться от непереносимых мук. Чем отличается Геракл от Христа? Мне кажется, что только характером выпавших испытаний, которые у Геракла связаны с физической, плотской стороной существования, а у Христа – с духовным противостоянием. Читал я и о некоем Аполлонии Тианском, древнем мудреце, способном творить чудеса и, как утверждают некоторые, причисленном к богам. Чем не Иисус?

– Это даже не ересь, – в ужасе проговорил болгарин, поспешно отводя коня в сторону. – Это кощунство!

Богумил оставил лекаря в привычном одиночестве.

– Увы, – сказал Миронег, глядя вслед исчезающей тени.

* * *

К полудню снова разбили лагерь. Палатки дружинников и бояр, шатры князей были сноровисто обнесены сцепленными подводами обоза, на все четыре стороны отправилось боевое охранение. Многие из воинов устроились поудобнее в тени тканых и кожаных пологов палаток и шатров, чтобы ухватить никогда не лишний час-другой сна. Стреноженные кони лениво выискивали молодую, еще не пожелтевшую на недоброй майской жаре траву. Утрачивая зеленый цвет, она становилась похожа на проржавевшие наконечники стрел, вырывающиеся наружу из чрева не принявшей их земли.

Степь была нашпигована останками старого оружия, как сало чесноком. И было это оружие ржавым не от теплых капель редкого в Половецком поле дождя, не от холодных потоков таящихся от солнца грунтовых вод – от бесчисленных ручейков и луж крови, которыми всласть, если не чрезмерно напиталась здешняя почва.

Миронегу не спалось. Неясное предчувствие беды гнало хранильника прочь из лагеря. Миронег оседлал запасного коня, нацепил на пояс ножны с мечом, взвесил на руке бесформенный ком кольчуги и, не долго думая, отложил его обратно. Шлем же с намотанным вокруг него тюрбаном Миронег все же оставил, он знал, какими неприятными могут стать даже касательные раны головы.