Дорога на Веллесберг
Шрифт:
— Вот так, — улыбнулся мистер Эванс. — Я произнес вопросительную логему понимания. Она показалась вам бессмысленной, но содержащийся в ней вопрос вы уловили.
— Хорошо, — после некоторой паузы признал Игорь. — Я беру назад свои слова про бездельника. Но ведь и это не для всех. Многие, очень многие не смогут работать, не видя результатов труда. Им-то что делать? Их будет все больше и больше…
— А им надо держаться. Жить. Хоть роддэром, хоть художником-абстракционистом. До тех пор, пока человек не сможет управлять самой сложной на свете машиной.
— Какой это
— Самим собой. Пока обруганная и приевшаяся всем наука не даст каждому возможность преобразиться.
— Телепаты-телекины… Люди-молнии, бессмертные, ясновидящие… Так, что ли?
— Так. У человечества переходный возраст. А для него тоже есть свои болезни: роддэрство, нелюбимый тобой авангардизм…
— Это мной-то? — Игорь рассмеялся, тряхнув семицветной гривой.
Они смотрели теперь друг на друга почти мирно. Но меня это не радовало. Во мне клокотала ярость.
— Значит, преобразимся? — спросил я. — Расширение возможностей человека — как лекарство от болезней человечества? А вы не слыхали, что есть лекарства опаснее, чем сама болезнь?!
Мистер Эванс удивленно повернулся ко мне.
— Конечно, без случайностей не обходится… Ты имеешь в виду что-то конкретное?
— Я имею в виду вашего сына.
У Игоря глаза полезли на лоб. Он-то ничего про Тимми не знал… У мистера Эванса исказилось лицо.
— Да, Тим — психокинетик. И разрешение на генную операцию давал я. Но ничего плохого ему эта способность не принесла.
— Вы видели взрослых психокинетиков? — тихо спросил я.
Он покачал головой.
— А я знал одного. Почти полная потеря зрения, руки в язвах до самых локтей. Ему было двадцать семь, он выглядел на пятьдесят.
Мистер Эванс прикрыл глаза. Сейчас и он выглядел на пятьдесят, не меньше.
— Я знаю. Слышал… Да меня и предупредили врачи из Центра. Это бывает, если очень сильно перегружаться. Очень… Но что я могу поделать? Вы же теперь все взрослые… Не надо дожидаться пятнадцати… или сколько там было раньше, лет. Сдал экзамен — и можешь распоряжаться собой. Если вы сможете уговорить Тимми — я буду только рад. Пусть оперирует хотя бы два… Ну, три раза в неделю.
— Оперирует? — Игорь вскочил с кресла. Непонятная реакция. Всем известно, что психокинетики становятся, в основном, хирургами. Только они способны выдрать, вытащить из человеческого тела запущенный рак со всеми его метастазами или вылечить порок сердца у еще не родившегося ребенка. Игорь повторил: — Оперирует? Но ведь для этого необходима вторая ступень. Право на коллективную ответственность…
В полной тишине мы смотрели на то, как отец Тимми достает из ящика стола знак самостоятельности. Такой же, как у нас с Игорем. Только слова на нем другие: «Достиг возраста коллективной ответственности».
— Он его не любит. Отдал мне на сохранение.
— Ну я дурак… — отчетливо прошептал Игорь. — Дурак.
Он поднес знак к глазам, словно не веря. Потом быстро вышел из комнаты.
— Если бы их было больше… — как-то безнадежно произнес мистер Эванс. Ухода Игоря он, похоже, не заметил. — Тим ведь понимает — если он не поможет человеку, тот умрет. Вот и делает
«А в редкие выходные развлекает своими способностями любопытствующих роддэров», — подумал я.
— Это ведь оказалось не очень и сложно — телекинез. Синтезировали какое-то вещество, оно позволяет любому стать психокинетиком. Но выпуск его наладить не могут, приборы не позволяют добиться чистоты раствора. Кажется, оно называется псикиноверрином…
— Псикиноферрином, — автоматически поправил я. — Там молекула гема в цепи. ПКФ встраивается в эритроциты.
…Боль. Дикая, запредельная, невыносимая боль. Выворачивающие все тело судороги. Фиолетовый туман, в котором плавают раскаленные добела шарики. Вот такой он — запах ПКФ для моего «суперобоняния». Длинный коридор. Белые стены. Режущий глаза свет. Я ползу по гладкому холодному полу. Навстречу уже бегут — проклятые, ненавистные белые халаты, такие же холодные и чужие, как эти стены. Меня тошнит, вместе с блевотиной выплескиваются сгустки темной крови прямо на чистые халаты, в сочувственные, встревоженные лица. И я кричу, выгибаясь в поднимающих меня руках: «Забирайте свое дерьмо! Забирайте! Я доварил вашу похлебку, пробуйте! И это, это жрите! Жрите…»
В Веллесбергском Центре Совершенствования я работал полгода. Уходя, сказал, что не хочу делать других такими же несчастными, как я сам. Соврал… Меня погнала в роддэры боль.
Дверь распахнулась, едва мистер Эванс собрался начать расспросы. Откуда это роддэру известно точное название препарата? Но в кабинет ввалились Дэйв с Тимми, и мистер Эванс мгновенно переменился.
— Пап, пошли купаться, — выпалил Тимми. — Покажешь нам, как плавать на спине.
Оба они — и Дэйв, и Тимми, были мокрые, взъерошенные и абсолютно счастливые. Похоже, мистер Эванс это понял. Он быстро встал.
— Пошли. В тридцать третий раз буду тебя учить.
Тут Тимми заметил меня. Неуверенно кивнул, видимо раздумывая, интересно ли настоящему роддэру бултыхаться в десятиметровом пруду. Я усмехнулся и с беззаботным видом поднялся с кресла. Пообещал:
— Сейчас я найду Игоря, и мы покажем вам настоящий класс.
После устроенной беготни я спал, как убитый. И проснулся лишь когда моя кровать начала ездить по полу.
Возле дверей я оказался, наверное, в один прыжок. Мне доводилось видеть разрушенные землетрясением дома… Но вокруг все было спокойно. Лишь дергалась, как в конвульсиях, кровать. Потом лежащая на столе книга поднялась в воздух и зашуршала перелистываемыми страницами. Я еще ничего не понимал. И только когда Тим глухо застонал во сне, до меня дошло…
В полутьме не было видно его лица. Я присел на кровать, взял Тимми за руку. Ладонь была горячей и напружиненной, словно он держался за что-то, мне не видимое.
— А ну, кончай, — тихо сказал я. — Все хорошо. Заканчивай.
Затрещала разрываемая книжная обложка. Я легонько похлопал Тима по щеке.
— Тимми, все хорошо… Просыпайся. Или смотри другой сон. Тимми, успокойся…
Я уговаривал его минут пять. Наверное, надо было просто разбудить пацана. Но мне не хотелось этого делать…