Дорога надежды
Шрифт:
Она погладила его по щеке, глядя на него с восхищением и отчаянием, не в силах оторвать от него глаз Малыш, взглянув на Анжелику, слабо улыбнулся, потому что и в самом деле ее узнал.
— О! Он любит вас! — воскликнула несчастная мать. — Я в первый раз вижу, как он улыбается! Какое счастье! Значит, я смогу вам его доверить. Вот он!
Берите его. Я знаю, нет ничего лучше, как жить под вашим покровительством, заслужив вашу любовь.
Анжелика была в замешательстве, и первое, о чем она подумала, это то, что ей неизбежно придется вступать в тяжелые объяснения с господином Маниго, который не желал заниматься своим внуком, но никогда не согласился бы отдать его на воспитание
— Женни… Но это невозможно! Ваш сын родился в семье гугенотов. Он протестант, а мы католики.
— Это не важно! Пусть он станет вашим сыном, большего я не прошу.
У нее вдруг началась истерика: крича и плача, заламывая руки, она встала перед Анжеликой на колени.
— Сжальтесь! Не отказывайте мне из-за этих глупостей! Умоляю вас! Возьмите его! Воспитайте его! Воспитывайте его, как хотите, но пусть он навсегда избавится от этого проклятия, пусть он не будет гугенотом. С меня довольно, мне не нужна больше Библия, я устала от непреклонных реформатов. Эта вера принесла нам слишком много несчастий. Все, все произошло только из-за нее: юность, отравленная насмешками и преследованиями, бегство и изгнание, а теперь… Посмотрите, во что я превратилась на американской земле. Я так не хотела уезжать из Ла-Рошели… (она закрыла лицо руками). Ла-Рошель!
Ла-Рошель! — прошептала она, всхлипывая, как ребенок.
— Хорошо, — сказала Анжелика, не желая еще больше расстраивать бедную Женни, — мы не оставим Шарля-Анри, обещаю вам. Но вы сами, Женни, что же вы собирается делать? Каковы ваши намерения?
Молодая женщина посмотрела на нее с удивлением.
— Я собираюсь вернуться туда, к моему племени!
— К вонолансетам?
— Да, к моему господину Пассаконавею.
— Женни, но ведь это безумие. Вы бежали от него, и кто знает, как встретит вас вождь. Быть может, он просто проломит вам голову.
— Пусть он меня убьет! Я охотно приму смерть от его руки, но (и она улыбнулась) он не убьет меня. Я знаю.
— Но, Женни, это совершенно невозможно! Не можете же вы, рожденная в Европе, в королевстве Франция, в знатной семье, всерьез решиться на такое существование? Остаться на всю жизнь в вигваме, пленницей или возлюбленной индейского сагамора?
— Почему бы и нет?
— Но, Женни, — повторила Анжелика, силясь найти доводы, чтобы убедить ее, они же ужасающе грязные!
Женни Маниго равнодушно взглянула на свою оборванную одежду, потертые мокасины и одеяло, выменянное у торговцев, на свои испачканные руки и ноги.
Она, казалось, не замечала, какой запах исходит от них.
— О! Да ведь это всего лишь медвежий жир. Хорошо защищает от блох и комаров летом, а зимой предохраняет от холода.
Она закрыла свои прекрасные глаза уроженки юга Франции, и веки ее были странно белыми на фоне загара и жира, покрывавшего лицо. Затем она улыбнулась, и от этой улыбки ее тонкое лицо осветилось.
— Теперь у меня появилась другая мечта, сменившая ту, что торчала в моей душе, как нарывающая заноза, мешала мне жить, омрачала мой ум, а главное, не давала мне разглядеть великую молчаливую и нерушимую любовь, которая была совсем рядом, только я была не способна ее понять. Я не только обязана жизнью этой любви — благодаря ей я была окружена заботой и вниманием, меня почитали и баловали, я была счастлива, сама того не замечая.
И вот на смену прежней, фальшивой, бесплодной, поруганной мечте пришла другая. Она овладела моей душой, моим сердцем, и именно она дала мне силы последовать совету Сирики, совершить последнее отчаянное усилие, дабы исполнить свой долг по отношению к этому бедному малышу. Я уже говорила вам, как долго пришлось мне идти, но, невзирая на все тяготы зимы, одна
Он был красив в своем офицерском мундире, и я была ослеплена. Но этот столь любящий, столь заботливый на людях муж ночью превращался в грубую скотину: я была только средством для удовлетворения его похоти, ради этого он готов был терзать и мучить меня, не обращая внимания на мои недомогания, на мои чувства, на мои желания.
Теперь это прошлое исчезло. Оно никогда не существовало. Осталась только моя мечта. Я мечтаю, как вечером протяну руку к тыквенным семечкам и тем самым исполню наконец заветное желание моего господина Пассаконавея, который так долго ждал этого мгновения. Мечтаю, как проскользну обнаженной под меховое покрывало и раскрою ему свои объятия, как обовью руками его прекрасное золотистое тело, трепещущее от долго сдерживаемой страсти, как прочту на его невозмутимом лице выражение нежной благодарности.
Открыв глаза, она с вызовом взглянула на Анжелику, но взор ее был прям и решителен.
— Я знаю, что вы думаете, госпожа Анжелика, и понимаю, как вам это претит.
Но в одном я совершенно уверена: никогда этот дикарь не будет так груб со мной, как европеец и француз Гарре!
В этот момент в комнату вбежала Онорина. Сразу же узнав Шарля-Анри, она с радостным изумлением окликнула его. Малыш живо поднял голову и устремился к ней.
Женни смотрела, как они обнимаются, тиская друг друга, как прыгают на одной ножке и восхищенно гримасничают. Затем ее трагический взор вновь обратился на Анжелику.
— Прощайте! — вскричала она — Прощайте, госпожа Анжелика! Благодарю небо, что среди всех, кого я знала, последним мне довелось увидеть ваше лицо!
Глава 32
Если бы Анжелика сумела поймать бедную Женни, то попыталась бы убедить ее, что малыш, уже натерпевшийся от жизни, не сможет без нее обойтись.
Она медленно воротилась в залу, оказавшуюся в этот час пустой, и вздрогнула, обнаружив за камином мадам Жонас и ее племянницу Эльвиру, которые, видимо, все время прятались здесь. Они уставились на Анжелику виноватыми взглядами.
— Так вот вы где? — удивилась она — Почему же вы не показались? Вы видели, с кем я встречалась ? (Они утвердительно закивали головами). С бедняжкой Женни. Вы, бывшие ее подруги по Ла-Рошели, могли бы куда лучше моего убедить ее остаться с нами.
Но по выражениям их лиц Анжелика поняла, что они остолбенели от ужаса, словно перед ними предстало привидение.
— Мы, наверное, поступили очень дурно? — отважилась подать голос мадам Жонас.
— Весьма.
Анжелика присела на табурет.