Дорога неровная
Шрифт:
— А Максим где?
— Не знаю, — и замолчала, почувствовав комок в горле: еще немного и расплачется.
— Ты из-за Максима переживаешь? — он подумал о чем-то и спросил. — Хочешь, я его сейчас приведу?
— Да где ты его найдешь?
— А вот найду! — упрямо и весело тряхнул чубом брат.
Василий выскочил из квартиры, прогрохотал ботинками вниз со второго этажа, а Павлу словно бес в бок толкнул: «Иди за ним!» И она тоже выбежала из дома, наскоро накинув кофту на плечи.
Василий направился не вдоль улицы, как ожидала Павла, а через станционные
Василий пришел на улицу Куйбышева, остановился перед палисадом одного из домов. Павла спряталась в проулке, наблюдая за ним. Брат свистнул два раза, закурил, потом сильно стукнул кольцом щеколды, нарочно громко затопал, поднимаясь по крыльцу, и ударил кулаком в дверь.
Откликнулись ему не сразу. Женский голос спросил из-за дверей:
— Кого там лешак несет?
— Да это я, Василий. Максим у тебя? Позови его.
Женщина хихикнула:
— Ну, чего ты его с места срываешь, погодить не мог? Чего приспичило тебе?
— Ладно, — недовольно буркнул Василий, — зови и не придуривайся.
Женщина на сей раз не возразила. Спустя несколько минут дверь открылась, и на крыльцо вышел босоногий Максим в рубахе, даже не заправленной в брюки. Сердце у Павлы ухнуло куда-то вниз, дыхание прервалось, и она бессильно привалилась к забору.
— Ну, чего тебе? — недовольно спросил Максим.
— Чего-чего… Это ты вот чего не дома, а у Тоськи? Праздник ведь! А Паня дома одна.
— Где хочу, там и гуляю. Указчик мне выискался! — Максим рассмеялся.
— Верно, Максимушка, — появилась на крыльце женщина, — учить еще вздумал, сопляк этакий. А, может, у меня ему лучше, чем со своей кикиморой ученой? — она рассмеялась.
Максим прикрикнул на нее с неожиданной злостью в голосе:
— Иди в дом!
— Максим, — сказал с укором Василий, — она мне все-таки сестра, зачем так делаешь? Всем праздник — как праздник, а она дома одна сидит. Мог бы сегодня и дома побыть, а не у Тоськи.
— Но! Учить меня еще будешь! — голос Максима стал грозным, однако Павла услышала, как они спустились с крыльца, открыли калитку, и Максим крикнул: — Тось, я забегу потом!
Павла бросилась вглубь переулка, вжалась в ребра штакетника, стараясь остаться незамеченной, видела, как брат с Максимом прошагали мимо переулка. Павле захотелось схватить в руки что-то тяжелое, догнать Максима и бить его, бить, может, до самой смерти.
Как часто люди не ценят тех, кто рядом с ними, и как сразу же ухватываются за них, если могут потерять! Так случилось и с Павлой. К тому же в ней взбунтовалось самолюбие: как он мог променять ее, Павлу, на какую-то другую женщину? В ней вспыхнуло чувство мести.
Павла не направилась домой вслед за мужем, а прошлась мимо дома, где
Максим подошел к ней сзади, обнял за плечи, спросил:
— Может, сходим к Лобовым или к Чайке? Ну что в праздник сидеть дома?
— Где ты был? — спросила в свою очередь Павла.
— Да с мужиками у Евсикова посидели немного, ты же видела, мы на демонстрации вместе шли, — ответил спокойно Максим и пощекотал усами ее шею, лукаво предложил. — А то давай спать ляжем…
Павла внутренне возмутилась этой лжи, но тело предательски сразу откликнулось на ласку мужа, Павла потянулась к нему, однако почуяла незнакомый аромат духов — сама-то она всегда покупала «Красную Москву» — и сразу злость ударила в голову. Но сдержалась и тихо попросила:
— Ложись спать, если хочешь, а мне надо еще поработать, написать праздничный репортаж…
Максим вздохнул и начал раздеваться.
Павла очень легко узнала, кто живет в доме на улице Куйбышева: позвонила своей старой приятельнице, работавшей в паспортном столе, и через час уже знала, кто — Анастасия Коронова, работница завода «семи-девять», а в отделе кадров завода сообщили, кем она работает и в какие дни.
Павла сравнила ее график работы с Максимовым и похолодела: работают в одну и ту же смену. А когда настал нужный день, и Максим отправился на дежурство в пожарную часть, Павла заметалась по квартире, не находя себе места. Она бродила потерянно по квартире, поссорилась из-за пустяка с матерью, стегнула ремнем Витьку…
Надо было что-то сделать, чтобы дать отдых взвинченным нервам: «Ладно, — решилась, наконец, Павла. — Будешь знать, как мужика из семьи уводить».
Она надела жакет, спрятала за пазухой пустую бутылку и направилась к проходной завода, где в этот день дежурила Коронова.
На проходной у вертушки-турникета стоял ее знакомый — старик Евсиков.
— А, Паня, — улыбнулся старик. — По газетным делам на завод идешь?
— Можно считать, что так, — согласно кивнула Павла. — А где Коронова?
— Да в дежурке, а то, может, в пожарку побежала, — не задумываясь, сообщил дед. Ох, не надо было того Евсикову говорить, потому что Павла после тех слов совершенно перестала соображать, сказала кратко:
— Позови ее!
— Счас! — старик с готовностью кивнул, вошел в дежурную комнату и вышел оттуда с плотной невысокой женщиной. В иное время Павла, может быть, нашла ее фигуристой, и лицо ее — округлое, румяное, с ямочками на щеках и слегка подкрашенными губами — назвала бы привлекательным. Но сейчас лицо Короновой показалось ей отвратительным, а фигура — безобразно толстой. «И на такую квашню он меня променял?» — мелькнуло в голове, и взгляд непроизвольно скользнул по собственному впалому животу, стройным ногам.