Дорога обратно
Шрифт:
— Ничего не сказала?
— Просила передать, что звонили с шестнадцатой станции.
— Спасибо…
Он стал подниматься по лестнице.
«Волнуется, — думал он. — За сына волнуется, за его судьбу. Что ж, все естественно. Вот только понимает ли она, что одна судьба связана с другой, а другая с третьей, что все в этом мире тесно связано, никто и ничто не существует само по себе…»
Он вошел в свою комнату, не раздеваясь, подошел к телефону, набрал номер. Она тут же сняла трубку.
— Неля, — сказал он, волнуясь, — я вот всю дорогу шел и думал, имею ли я право заниматься
— Что случилось, Дима?
Нет, ничего не случилось, просто — пойми меня правильно — я ведь не постороннее лицо. И ты и Андрей — близкие мне люди, я не смогу заниматься судьбой вашего сына, не касаясь вашей жизни, а это… Ну, ты сама должна понимать, это может быть не совсем приятно…
— Кому?
— Тебе, Андрею.
— Я сама тебя попросила об этом и прошу еще раз. Очень прошу.
— Андрей знает, что ты меня вызвала?
— Как видишь, ему сейчас не до этого. Он занят сейчас только одним — своей защитой. Даже судьба сына отошла на второй план. Он все бросил на меня. А я верю тебе. Только тебе — понимаешь?
— Мне придется вникать в вашу жизнь… Я могу оказаться в странной роли судьи…
— Ты имеешь на это право. — Она замолчала. И добавила взволнованно: — Больше, чем кто-либо другой.
Нужно ли это, Неля? Не пожалеешь ли ты потом сама?
Никогда! Я прошу тебя — ради меня, ради сына — не отказывайся. Не оставляй нас в эту минуту.
Хорошо… Тогда завтра привези официальное заявление, что просишь поручить мне защиту Дмитрия. И еще одно. Я сразу хочу задать тебе один вопрос, но постарайся ответить на него объективно, как человек, который лучше всех других знает своего сына. Если бы так случилось, что он нечаянно сбил человека, мог бы он при каком-то стечении обстоятельств — под влиянием страха, растерянности или по каким-то другим причинам — уехать, не подобрав пострадавшего?
— Никогда! В этом ты можешь быть абсолютно уверен.
— Я так и думал. Спасибо.
Ты мне говоришь спасибо? — В голосе ее послышалась горечь.
— Да, тебе. Ну, а если бы не он, а кто-то другой, до него, сбил человека, мог бы он проехать мимо, не подобрать его?
— Думаю, что нет. Скорей всего — нет.
Хорошо. И еще один вопрос — на какое число назначена защита у Андрея?
— Если не перенесли, то на двадцать пятое сентября.
— Значит, через пять дней… Ну, что ж, ладно. Завтра увидимся, может быть, спрошу тебя еще. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Дима…
Он ждал, когда она повесит трубку, но она не вешала, он слышал ее дыхание.
— Ты хочешь сказать мне что-то? — спросил он.
— Да… Нет, просто так… Хотела еще раз услышать твой голос. Спокойной ночи, Дима.
13
Судьей оказалась женщина лет сорока. У нее было выразительное лицо с крупными, несколько резковатыми чертами. Туго зачесанные на затылок темные
— Формальных возражений против вашего участия в процессе у нас нет, — сказала она. — Вы юрист с большим а — шов стажем, имя ваше нам знакомо, — она чуть улыбнулась. — Только мне непонятно, зачем вам надо было ехать в такую даль ради этого дела, да еще на роль адвоката — вы считаете, оно этого заслуживает?
— Родители мальчика просили меня, я не мог отказать.
— Родители! — Она вздохнула. — Уж чего только они не сделают, когда сын попал в беду, с себя последнее снимут, все пороги обобьют, пойдут на любые унижения — только бы выручить своего отпрыска, спасти его от наказания… А между тем, побеспокойся они немного раньше, чуть больше прояви строгости, меньше потаканий всяким прихотям, может, и не случилось бы беды, не погиб человек, не сидел бы их любимый сын на скамье подсудимых…
В се словах явно чувствовался укор ему, Лукьянову. Оно было понятно. В своих статьях он всегда выступал именно с этих позиций — и вдруг, на тебе, вылез в качестве защитника.
Он даже смутился. А она продолжала с мягким укором:
— Неужто они думают, что ваше имя, ваш авторитет может изменить ход событий после того, как по вине их сына погиб человек?
В деликатной форме она явно давала ему понять: откажись, пока не поздно, не компрометируй себя.
Он оценил ее прямоту.
— Нет, нет, не в этом дело, уверяю вас, просто мать Димы Новгородцева никого здесь не знает, ей не с кем даже посоветоваться, а мы знакомы с детства. Вот она и обратилась ко мне за помощью. Что же касается роли официального адвоката, то, как ни странно, я напросился на нее сам…
Брови ее слегка поднялись.
— Да. Я сделал это для того, чтобы иметь возможность официально до суда беседовать с ее сыном. Я пока не могу сказать ничего определенного, но то, что я узнал о нем со стороны, наводит меня на некоторые размышления… Мне хочется разобраться в судьбе этого мальчика, а заодно и в судьбе некоторых других людей. Это важно для меня самого.
Они на мгновение встретились глазами, и Лукьянов словно прочитал в ее взгляде: «Дело ваше, я вас предупредила».
— Когда вы хотите беседовать с обвиняемым?
— Чем скорее, тем лучше. Если можно — сегодня.
— Хорошо. Я вам выпишу допуск.
Она заполнила форменный бланк, протянула ему и, когда он собрался уже уходить, вдруг сказала:
За полчаса до вас у меня была жена Полозова, того человека, который погиб. У нее осталось двое детей — одному восемь, другому — четыре. Знаете, с чем она пришла? Просит освободить от наказания вашего подзащитного. Мертвого, говорит, все равно не вернешь, и он наверняка пьяный был. По вечерам всегда выпимши приходил. Я ее спрашиваю: «Как же так, — отец ваших детей, муж, кормилец семьи погиб, а вы просите освободить от наказания виновника?» — «Так-то оно так, — говорит и заплакала. Потом утерла слезы, высморкалась и говорит: — Что мне толку от его наказания, мне детей кормить надо. Пущай деньгами отдают…» Вы понимаете, что это значит?