Дорога Отчаяния

Макдональд Йен

— Можем мы его позаимствовать? Нам придется забраться довольно далеко: мы будем играть с силами космического масштаба. Звуковое высеивание облаков не применялось никогда раньше, насколько нам известно, но теория надежна. Мы сотворим дождь для Дороги Отчаяния.

Песчаное багги братьев Галлацелли было настоящей дворнягой. Собранное в свободное время Эдом, оно выглядело как шестиместный внедорожный трицикл с широким навесом. Раэлу Манделле еще не приходилось его водить. Дети хихикали и радостно вопили, пока багги прыгало по скверной дороге, сбегавшей с утесов и уходящей в дюны. Ведя неуклюжую машину по руслам каналов между красными песчаными холмами, он немного приноровился к ней. Длань развлекал детей историей своего перехода через пустыню и показывал достопримечательности. Они ехали и ехали

и ехали под огромным серым облаком, прочь от человеческого жилья в места, где время текучее и изменчивое, как песок, где колокола погребенных городов гудят из-под вечно двигающейся поверхности пустыни.

Часы у всех остановились на двенадцати часах двенадцати минутах.

Длань жестом попросил Раэла Манделлу остановиться, встал и понюхал воздух. Телевизионные облака катились по его видеокостюму.

— Здесь. Мы на месте. Вы чувствуете?

Он спрыгнул с багги с вскарабкался на вершину огромной красной дюны. Раэл Манделла и дети последовали за ним, оступаясь и поскальзываясь на осыпающемся песке.

— Вот, — сказал Длань. — Видите? — Наполовину погребенная во чреве дюны, здесь стояла паукообразная статуя из ржавого металла, изъеденная временем и песком. — Давайте-ка. — Совместными усилиями они спихнули вниз склон скатывания. Дети подбежали к металлической скульптуре, чтобы коснуться ее нездешней поверхности.

— Она кажется живой, — сказала Таасмин Манделла.

— Она кажется старой, холодной и мертвой, — сказал Лимаал.

— Она кажется чужой в этом месте, — сказала Арни Тенебра.

— А я вообще ничего не чувствую, — сказал Джонни Сталин.

Раэл Манделла нашел надпись на неизвестном языке. Без сомнения, господин Иерихон смог бы перевести ее. У Раэла Манделлы дара к языкам не было. Он чувствовал странную плоскую тишину, скрытую под дюнами, как будто какая-то гигантская сила высасывала из воздуха жизнь и живущие в нем слова.

— Сердце пустыни, — сказал Длань. — Здесь сила больше всего, отсюда истекает могущество и сюда возвращается. Все создания притягивает сюда; нас, когда мы проходили здесь, доктора Алимантандо во время пересечения Великой Пустыни, и так было сотни лет. Это древний космический аппарат. Он сел здесь около девятисот лет назад — первая попытка человека оценить пригодность этого мира для жизни. Его название, написанное вот здесь, господин Манделла, означает «Покоритель северных морей» или, если переводить буквально — «обитатель фьордов». Он стоит здесь, в сердце пустыни, долгое, долгое время. Здесь, в сердце пустыни, песок силен.

Облака над их головами набрякли, беременные дождем. Время зацепилось за игольное острие двенадцати часов двенадцати минут. Ни слова не было сказано: слова были не нужны, а немногие необходимые забрала пустыня. Длань взял гитару и взял флажолет. Он внимательно прислушивался.

Затем зазвучала музыка дождя.

Песокшепчетветершепчетдышитбагроваядюна, несетроняетнесетроняетнесетроняет, корпускулярный марш пустыни глаголет встаетвьетсяумирает, дьяволкатиткамень лепит все вещи из песка приходят и в песок вернутся, молвила красная гитара, слушай голоспеска, слушай ветер, голос льва, ветер из-за плеча мира, тученесущий втурбинахревоущийвозносящийпадает, воздушные барометрические слои фронтов окклюзии спиральныесжатия: элемент зон и границ притом безграничный, бегучие пределы изменчивых воздушных царств ревут прокладывая путь вокругвокруг и вокруг круглокруглогошара: пела гитара песню воздуха и песка, теперь пой песню света и жара: лучи и плоскости и геометрическая точность их пересечений, владения вечноперпендикулярного, колонны света, щиты жара, густое удушье пустынных ковров и хлебныхпечей, серебрянные брови солнца поднятые в недоумении над темным периметром облачной вуали: это песнь света, это песнь жара, но другие песни должны быть пропеты, молвила гитара, прежде чем дождь сможет пастьпастьпасть и одна из них песнь облаков, песнь перинабежатьхлопоксладостьвысокорастрепанных выдохов паровозов, супниц и бань зимним утром бичуемых ветром и гонимых курчавопаруса скользить белыми армадами через синеесинеесинее море; а еще слушайте голос воды в воздухе, рекабежитпогружаетмолитяблоковпередтечетопустошаетструйки умножаются в потокиручьипритокиреки вморе вморе! где колонны света

и жара движутся по ним как пальцы господни и ветер вздымает их вверхвверх в царства барометрических пределов где море сжимается в аккорды Стратус Мажор и Циррус Минор и Расширенный Кумулюс: и вот прозвучали песни для всех этих сущностей, и музыка была именами, данными людьми в сердце своем, скрытыми, как аккорды в струнах гитары. Эти песни были истинными именами вещей, произносимыми душой, так легко погребаемыми мелкими делишками всякого во всякий день.

Музыка ярилась в небе, как стихия. Она билась с ревом и воем в стены облаков: дикая и безудержная, разрастаясь и разрастаясь, пока не пробила пределы человеческого понимания и не прорвалась в области вне разумения, хранящие истинные имена. Гитара молила об освобождении. Облака волновались, сжимаясь все туже. Время растягивалось на двенадцати часах двенадцати минутах, но песня не отпускала никого. Отраженные картины безумия промелькнули по белому видеокостюму Длани. Дети спрятались под широким плащом Раэла Манделлы. Мир не выдержал бы большего количества правды.

Упала дождевая капля. Она сбежала по поверхности брошенного космического разведчика и превратилась в темное пятнышко на песке. За ней последовала вторая. Потом третья. Потом еще и еще и еще и еще одна — и внезапно хлынул дождь.

Дождевая песня окончилась. Хоровое пение дождя заполнило весь мир. Дети недоверчиво тянули руки, ловя тяжелые капли. Затем тучи лопнули и сто пятьдесят тысяч лет рухнули на землю. Раэл Манделла, ослепший и задыхающийся от ветра, набившегося к нему в легкие, обнял перепуганных детей и плотно укутал их плащом. Небеса опустошались на жалкую кучку людей.

Концентрические стены воды ринулись во все стороны из тайного сердца пустыни. На вершинах утесов, в Точке отчаяния, Бабушка и Дедушка Харан готовились к семейному послеобеденному пикнику. Дождь превратил его в паническое отступление. Бабушка, жалкая в свое промокшей тафтяной кофте, лихорадочно собирала тарелки и подстилки в корзину, стремительно наполнявшуюся водой. Потоки красной воды врывались в дома и уносили коврики, стулья, столы и всякую всячину. Люди были потрясены. Затем они услышали барабанный бой по крышам и все закричали: — Дождь, дождь, дождь! — и кинулись во дворы и на улицы, чтобы обратить лица к небу и позволить дождю смыть с них все засушливые годы.

Ливень лил так, как не лил никогда раньше. Красные реки неслись по узким улочкам, маленький, но внушительный водопад обрушивался с утесов, ирригационные каналы в садах превратились в потоки жирной шоколадной глины, несущие вырванные с корнем ростки и овощи. Дождь уничтожал Дорогу Отчаяния.

Никому это не волновало. Это был дождь: дождь! Вода с неба, конец засухи, сжимавшей мертвой хваткой их пустынную землю сто пятьдесят тысяч лет. Люди смотрели на город. Они смотрели на дождь. Он был такой частый, что они едва могли разглядеть сигнальный огонь на вышке релейной связи, венчающей дом доктора Алимантандо. Они смотрели друг на друга — одежды прилипли к телу, волосы — к головам, лица перепачканы красной грязью. Кто-то засмеялся — неуверенный смешок, который рос и рос и рос, пока не превратился в громой животный хохот. Еще кто-то присоединился к нему, затем еще и еще, и через минуту смеялись все — чудесным, добрым смехом. Они сбросили одежды и голыми бросились в ливень, чтобы дождь наполнил их глаза и рты и сбегал по щекам, подбородкам, грудям и животам, рукам и ногам. Люди смеялись, кричали и танцевали в разлетающейся красной грязи, а глядя друг на друга, расписанных красных и голых, как ютящиеся под холмами дикари Земли Хансена, они смеялись еще пуще.

Отдельные капли предшествовали дождю; закончился он так же — отдельными каплями. Пришел момент, когда люди поняли, что ясно видят и слышат друг друга за ревом дождя. Потоп замедлился, затем ослабел — и вот уже нет ничего, кроме легкого дождика. Капля за каплей дождь иссякал. Упала последняя капля. Стало так тихо, как было в момент перед Созданием. Вода стекала с черных ромбов солнечных коллекторов. Облака, созданные РОТЭК, были выдоены досуха. Солнце прорвалось сквозь них и разбросало лужицы света по пустыне. Двойная радуга встала двумя ногами на далеких холмах, головой в небеса. Призрачные волокна пара потянулись от земли.