Дорога сильных. На пороге мира
Шрифт:
— Ты же понимаешь, что нам и торийцы не нужны, — шипела она Витьке, который шел рядом, — мы тут вполне успешно самоубьемся. Сколько еще до края? Сегодня точно не дойдем, да и завтра… ох, не знаю.
Она с сомнением качала головой, а Виктор, подстраиваясь под ее шаг, обнимал за талию, зарывался носом в волосы и шептал, что они сильные и все смогут. Его дыхание щекотало ухо, губы скользили по чувствительной коже шеи, и Линда сбивалась с мысли, млея от ласки.
Кажется, на них поглядывали с неодобрением и даже завистью, девушка понимала это, смущалась, но медлила, не отстраняясь. Просто не в силах была лишить себя
Грен Лусар был холоден более чем обычно, Снур, кажется, забыл, как нормально говорить, лишь приказы рычал. И общие настроения царили… не радостные.
Маги махнули рукой на Марго, разрешив ей подлечить пострадавших. Как ни странно, среди травм были лишь ушибы и стесанные ладони с коленками, да Алина сожгла себе брови с ресницами и подпалила волосы у лица. Грен Иртен, обычно лояльный к огненной девочке, отчитал ее весьма жестко, и самой мягкой характеристикой ее действий было «полная дурость». Девушка лишь краснела и не могла ничего возразить.
Линда тихонько злилась, когда в поле зрения попадалось ее лицо, симпатичное даже будучи красноглазым и красноносым. Да, с глухорном сурово вышло, случай на охоте и рядом по ощущениям не валялся. Да, накрыло всех, и Дэн тоже голову потерял, но дел натворить успела только Алина. Было бы лучше, сиди она на месте и тихонько рыдай, как Сонечка или Юля. Но она не сидела. И вина за то, что они теперь шли, не опуская щитов, лежала на ней. А впереди была ночь…
Линда злилась, но потом напоминала себе, что для Алины все это внове. Это она и остальные ребята из команды Рейнара уже бывали в темных землях, испытали на себе и внезапное нападение сорха, и вязкий зов глухорна, и яростную атаку гзарок. А новоиспеченные маги, что и в лес-то из деревни далеко не ходили, просидели эти месяцы в тепле и безопасности.
Дети сытого мира. Они понимали, что рано или поздно выберутся из той глуши, «детского сада», как называл селение Витька, выйдут в большую жизнь. Но никто не ожидал, что это будет столь… жестко.
И что выберутся не все — тоже.
Пропажа Даня душила бессильной злобой. Даже в мыслях Линда не говорила слово «смерть», будто боялась беду накликать. Будто стоило ей поверить в это — и все, конец. Надежда иссякнет, и даже единого шанса не останется для этого светлого мальчика. Потому она лишь твердила себе: он жив, он спасся, все будет хорошо. И старательно не думала о том, как именно может быть реализовано это «хорошо» для него. Для человека, который упал в глубокий каньон, чудом не разбился в лепешку, но оказался посреди бурной реки, на границе земель темных и диких, один на многие километры вокруг.
А от мыслей об Олеге горчило на языке. Словно могла она удержать невысказанными какие-то слова, меньше провоцировать и задевать. Да, он бесил ее слишком часто, но и она паинькой не была. Возможно, она могла… Линда спотыкалась на ровном месте и качала головой.
Нет, не могла. Слишком сложно было находиться с ним на одной территории. Слишком сильно он ее раздражал, и подкатами своими, и шутками, и одним своим видом. И тем, что напоминал о прошлой жизни.
И все же, было горько. Он не заслужил того, чтобы остаться на той стороне, попасть к торийцам — живым или… мертвым.
Каким бы он ни был, он был своим, и сердце болело не меньше, чем за Даня.
Олег,
Боль в плече была дикой. Дергающая, она пронзала его, будто насквозь, и ударяла стрелами в руку и грудь. Он прикрыл глаза, пытаясь отрешиться от ощущения, игнорировать которое было весьма сложно. Выдохнул, произнес насколько мог ровно:
— Я уже рассказал все, что знал.
Пальцы торийца, который поддерживал его аккуратно, почти бережно, давили, вонзаясь в рану. Безошибочно находили болевые места, нажимали, не давая передохнуть, заставляя сердце заходиться в бешеном стуке, а дыхание замирать. А взгляд, такой внимательный, почти участливый, не отрывался от его лица ни на миг.
Хотелось материться сквозь зубы, но он лишь сильнее стискивал челюсти и дышал, дышал. Вдох… с-сука, что ж ты творишь?.. выдох. И снова. И снова.
Мучить людей, не пытая их слишком откровенно, торийцу было явно не впервой. И, Олег это отчетливо понимал, не будь тут Авилы, с ним разговаривали бы совсем по-другому.
Авила… девушка, которую он совсем, как оказалось, не знал.
Рабыня грена Лусара, которую он не раз и не два утаскивал на сеновал или в сарай, или по-простому зажимал у поленницы, и целовал жадно, и задирал юбку до бедер, рискуя нарваться на кого угодно — от малышни до магов.
Имперская ведьма, что отравила весь лагерь, погрузив его в сон. А потом воткнула ему нож в спину.
Женщина, которая спасла его от неминуемой расправы. Возможно, лишь оттянула его муки, и все же — подарила лишние часы жизни. И надежду.
Нет, он понимал, что все посулы и обещания торийца — ложь, пустое сотрясание воздуха. Что стоит ему хоть где-то проколоться, выдать себя — и пытать его начнут всерьез, а после убьют без особой жалости. Но пока ему дали поесть, а девушке — обработать раны.
Быть под защитой женщины, возлагать все надежды на то, что она сможет его защитить, было… противно, не по-мужски. Но ни возмущаться, ни геройствовать он не хотел.
Он хотел жить. Особенно, после расправы, учиненной над одним из гьярраваров Снура.
Халле не повезло выжить. Его, сильно раненного, ослабшего от потери крови, подлечили, а после — пытали. Олег, хоть и сидел поодаль, видел, как пластуют ему кожу острым ножом, ломают пальцы и прижигают внутреннюю сторону бедра, подбираясь все выше. Мужчина хрипло стонал, рычал проклятия, терял сознание от боли и вновь приходил в себя от оплеух и воды, вылитой на голову. Он дергался и провоцировал торийца, который его мучил, нарываясь на резкий удар, что прервет его мучения. Но тот, человек опытный, на провокации не поддавался, лишь чеканил вопросы, медленно и даже как-то лениво пытая воина.
Кто? Как? Куда? Почему они проснулись, хотя не должны были? Какой дорогой поведет людей грен Лусар? Что вообще в его планах?
Воин ругался, стонал, но держался, не рассказывая ничего, что можно было счесть полезным. А потом как-то резко умер, оставив торийца наедине с бездыханным телом.
Мужчина вытер лезвие об одежду поверженного гьярравара — медленно, обманчиво спокойно. Обернулся на Олега, и во взгляде его парень увидел свой приговор. Широкий, не хуже джеррцев, но не такой высокий, с крупным носом, похожим на клюв хищной птицы, и глубоко посаженными глазами — Олег успел хорошо рассмотреть штатного мучителя, пока он не спеша шел к нему.