Дорога соли

Джонсон Джейн

Но сначала я пошла в сад по дорожке, ведущей вокруг дома, затаила дыхание, словно резкое движение или звук могли спугнуть бледные тени, все еще живущие здесь, и оглядела столь знакомый ландшафт. У меня возникло странное чувство. Стоит только проскользнуть за густую живую тисовую изгородь, маскирующую то, что за ней кроется, и я застану там врасплох босоногую загорелую шестилетнюю девчонку с неопрятными, заплетенными на индейский манер косичками. Она победно поднимает на ладонях свою последнюю находку: червяка-слепозмейку или какую-нибудь жабу, бесцеремонно извлеченную из декоративной каменной горки. Закрыв глаза, я услышу крики и вопли пацанов из нашей маленькой банды, гоняющихся друг за другом между клумб с игрушечными пистолетами. Но вместо этого с верхушки высокого кедра тревожно, пронзительно и звонко мне что-то прокричал черный дрозд.

Я пошла дальше, все больше погружаясь в прошлое. Пруд, на берегу которого я часами лежала на животе,

наблюдая за ленивыми колебаниями плавников и хвостов декоративных карпов в мрачных его глубинах, теперь весь зарос водорослями, а вокруг него буйно разрослась луговая трава вперемешку с вьюнками. Вот и та самая горка, которая теперь представляла собой кучу кое-как наваленных камней, густо переплетенных земляным плющом и заросших крапивой и одуванчиками. Отец даже в молодости был не большой любитель ухаживать за садом. Дикую природу в ежовых рукавицах держала мама. Вооруженная сучкорезом с длинными ручками, садовыми рукавицами и парой секаторов, она была похожа на средневекового рыцаря, выходящего на битву с драконом, пусть небольшим, но надоедливым. Ясное дело, садом вот уже много лет никто не занимался. Бродя по густой и длинной траве, я с замиранием сердца надеялась увидеть хотя бы остатки своего старого вигвама, лохмотья выцветшей желтой ткани, болтающиеся на скелете бамбуковых шестов как паруса на попавшей в штиль «Марии Селесте», [6] свою старую плетеную накидку, игрушки, валяющиеся как попало там, где они были неожиданно и таинственно покинуты. Я подошла к тому месту, где он стоял много лет назад, но, увы, не увидела и следов неровного бурого круга, который всегда оставался от него на лужайке, когда вигвам убирали в дом на зиму. Возможно, его вообще никогда не существовало, как и той вечно смеющейся девочки с ярко горящими темными глазами.

6

«Мария Селеста» — судно, покинутое экипажем по невыясненной причине и найденное 4 декабря 1872 года в четырехстах милях от Гибралтара. Классический пример корабля-призрака.

Над головой уже собирались тучи. Пока я стояла там, вспоминая былое, стал накрапывать дождик.

Поглубже сунув руки в карманы пальто, я засеменила обратно к Ив.

— Ладно, пошли в дом.

Бродя с Ив по комнатам, я все тянула время, стараясь как можно дольше не затрагивать темы о чердаке, хотя заметила, что всякий раз, когда мы проходили по холлу с его роскошной резной балюстрадой, Ив вскидывала глаза вверх. Третий час нашего пребывания в доме был на исходе, а мы успели лишь поверхностно ознакомиться с его содержимым, обращая внимание главным образом на мебель, картины и самые ценные археологические артефакты, которые мои родители успели собрать, путешествуя по миру. Я никак не могла себя заставить зайти в спальню родителей. Моя собственная комната была дальше по коридору. Я подошла к ней и осторожно приоткрыла дверь.

Все там выглядело так же, как много лет назад, хотя поблекло и покрылось пылью. На стенах висели рекламные плакаты панк-групп «Слитс энд Красс» и «Резиллос» — сердитая музыка для сердитой девочки. В шкафу куча одежды, которая была в моде на бедных улочках вокруг Камдена. [7] Я закрыла дверь. Вернуться в ту эпоху своей жизни я бы не хотела никогда, ни за что не желала бы перечитывать еще раз эту главу романа.

Снова оказавшись в коридоре, я увидела, что Ив уже приладила лестницу на чердак.

7

Камден — один из центральных районов Лондона.

— Сама знаешь, надо, — мягко проговорила она.

Что делать, она права. От этого не отвертеться. Я полезла наверх.

Я где-то слышала, что есть люди, которые до смерти боятся чердаков. Существует множество историй про привидения, про сумасшедших, прячущихся в потайных, темных углах наших домов. Все это говорит лишь о глубинных страхах и темных сторонах нашей личности, так сказать, в символической форме выражает отношения нашего «я» и всего остального, иллюстрирует иррациональное начало внутреннего мира, непостижимое и поэтому пугающее нас. Но, взбираясь по стремянке на чердак, я что-то не заметила, чтобы руки мои тряслись от страха. Привидений я не боялась в принципе. Помню, как до полусмерти пугала одноклассников в школе рассказами про мстительных призраков и оживших мертвецов. Понятия не имею, откуда я набралась этих историй, разве что в детстве у меня было извращенное воображение с тягой ко всякой жути и крепкие нервы. Когда соседского терьера на дороге переехала машина и на асфальте, как огромные, толстые, жирные черви, шевелились его внутренности, я не

помчалась с воплями прочь, но осталась стоять и смотрела на это как зачарованная. Кто бы мог подумать, что внутри обыкновенной собаки столько интересного? Очередную свою жуткую историю я разбавила этими отвратительными подробностями, и Кейти Нокс вырвало прямо на розовый куст. Но с тех пор я потратила много усилий и времени, чтобы взять за горло свое слишком уж буйное воображение, надеть на него смирительную рубашку, характерную для мира скромных бухгалтеров и прочих подобных им взрослых дядь и теть. Поднимаясь теперь в эти темные, затянутые паутиной помещения, я боялась, что даю мертвым власть над собой. Они станут терзать не тело мое, а душу.

Ступив на самый верх стремянки, я протянула руку и нащупала фонарик, который отец всегда держал справа от люка. Он оказался на месте, цел и невредим. В сознании всплыло воспоминание о том, как я в последний раз поднималась сюда, но я поскорей затолкала его обратно в мрачные глубины, из которых оно явилось. Я щелкнула выключателем, и луч света прорезал пространство чердака. Повсюду одни ящики и сундуки.

А чего же я ожидала? Единственную такую коробочку, лежащую посередине огромных пустых пространств чердака и тихо ожидающую моего прихода?

Я вскарабкалась на край люка и прошлась по дощатому полу, выглядывая что-то похожее на коробку с собственным именем на крышке. Надо отдать отцу должное. Человек он был аккуратный. Полагаю, эту черту я унаследовала от него.

«Интересно, знал ли он, что скоро умрет, и если да, то давно ли?» — думала я, скользя взглядом по аккуратным биркам и видя идеальный порядок в его архивах.

Здесь были коробки с книгами, каждая на отдельную тему, с обувью, археологическими архивами, старыми бумагами и документами.

Наконец я нашла что искала. Наверное, я проходила мимо нее два или три раза, поскольку коробка оказалась намного меньше, чем я ожидала, возможно, под впечатлением жуткого предположения Ив о том, что там лежат останки моей матери. Я наклонилась, чтобы рассмотреть ее поближе. Сверху замечательными отцовскими каракулями было выведено одно слово: «Изабель». Бумага, на которой оно было написано, пожелтела от времени, чернила выцвели. Интересно, давно ли эта коробка лежит здесь? Она была тщательно заклеена липкой упаковочной лентой, чтоб нельзя было вот так просто сунуть в нее нос, прямо сейчас, на месте, вывалить содержимое на пол, посмотреть и уйти прочь. Я подняла коробку. Она оказалась легкой, но, когда накренилась в моих руках, что-то там внутри поехало в сторону и глухо ударилось о стенку.

Господи, что же там такое? Какой предмет мог произвести этот звук? Я смотрела на коробку не отрываясь, словно в ней лежал чей-то череп или отрезанная и высохшая рука.

«Да брось ты, Из, перестань!» — строго приказала я себе и сунула коробку под мышку.

С одной свободной рукой не так-то просто спускаться по стремянке, но мне удалось сделать это без приключений. Ив жадными глазами глядела на коробку.

— Давай же, открывай поскорей.

— Нет, не здесь и не сейчас, — покачала я головой.

Глава 3

Город Лондон раскинулся на огромной площади, составляющей более полутора тысяч квадратных километров. Но в это пространство втиснуто почти восемь миллионов человек. Они обитают в домах, построенных в эпоху Виктории и короля Эдуарда, в муниципальных кварталах семидесятых годов, в современных небоскребах из стекла и стали, утыкавших бесконечные пригороды. В последние двадцать лет я успела пожить чуть ли не в каждом районе Лондона, покупала и снова продавала квартиру, то и дело переезжая и продвигаясь все дальше к западу. На одном месте я долго не задерживалась, каждая новая квартира нравилась мне год, от силы два, а потом меня охватывало какое-то странное беспокойство, некий зуд снова заставлял поменять место жительства. Стоило только закончить косметический ремонт очередной квартиры, все расставить на свои места и снова уделить внимание окружающему миру, как мне опять становилось как-то не по себе. Пусть район был красивым, а соседи приятными, но я никогда и нигде не чувствовала себя уютно, на своем месте. Всякий раз ноги будто сами несли меня к витрине агентства недвижимости. Я понимала, что настало время в очередной раз вострить лыжи и двигать дальше. Мне всегда везло. Рынок недвижимости продвигался вперед и вверх вместе со мной. Таким вот образом я и ухитрилась подняться от комнатки в Нанхеде, где между плитками в ванной комнате росли грибы, к двухкомнатной квартирке с одной спальней в Брокли. Потом я жила в викторианских особнячках в Баттерси и Вондсворте, уже с двумя и тремя спальнями, перебралась в тихий уголок Челси и наконец осела в очень приличной квартире далеко на юго-западе города. Если мне так уж приспичило жить в Лондоне, то дальше от дома родителей находиться уже было невозможно.