Дорога соли
Шрифт:
— Платить за то, чтобы вы отпустили меня домой, не станет никто.
— Послушайте, Изабель, я в это не верю. Ни единой секунды.
— Моя мать умерла от рака, когда я училась в университете. Отца не стало несколько недель назад. Братьев или сестер у меня нет.
— Потерять мать в столь нежном возрасте всегда нелегко, и я всем сердцем сочувствую вашей утрате. — Главарь контрабандистов помолчал, и я уж было подумала, что он оставил эту тему, но ошиблась. — Ведь всегда должен быть кто-нибудь, кто может заплатить. Вы не замужем?
Я отвернулась и стала смотреть в окно. Обширное пустое пространство почему-то тревожило меня гораздо меньше, чем напряженная атмосфера, царившая внутри машины.
«Может, наврать ему о себе? — растерянно думала я. — Глядишь, спасу шкуру. Ведь
Но лгать мне почему-то не хотелось.
— Нет, — откровенно ответила я, прервав молчание. — Я не замужем.
— Ваш муж тоже умер? — настойчиво продолжал он задавать вопросы.
— У меня никогда его не было.
Он посмотрел на меня, высоко подняв брови.
— Такая красивая женщина и не замужем? Вы меня удивляете!
Красивая? Это слово я не привыкла связывать со своей внешностью.
— Просто не представился случай, вот и все.
— Роза, которую никто не смог сорвать, — задумчиво произнес он.
Я всей душой надеялась, что он думает вовсе не о самом очевидном.
— Не сказала бы так, — отозвалась я, стараясь как можно более четко выговаривать английские слова.
— Неважно. За вас заплатит британское правительство. Я в этом не сомневаюсь.
— Моя мать была француженка. У меня, так сказать, двойная национальность, хороший повод обеим сторонам умыть руки. Да вы и сами знаете, что позиция правительств европейских стран по отношению к похитителям людей довольно твердая. Когда их пытаются шантажировать, они очень не любят идти на уступки. Или вы так не считаете?
Я видела, как дрогнула щека этого человека, не поняла, нахмурился он или улыбнулся.
— Мисс Фосетт, я полагаю, что публичные заявления чиновников любого правительства сильно отличаются от того, что они делают втайне. — Его, видно, забавляла наша болтовня. — Хотя должен признать, что британцы — орешек покрепче, чем, скажем, французы. Они во всеуслышание объявляют, что не будут вести никаких переговоров с террористами. Именно так нас часто называют. Но всегда находится повод к заключению сделки, как мы говорим, под рукавом. Так мы и получаем свой маленький бакшиш.
Террористы? Услышав это слово, я похолодела. Мои похитители не выглядели религиозными фундаменталистами, но я вполне отдавала себе отчет в том, что мое понимание этого термина, конечно же, связано с впечатлением, которое на человека европейской культуры произвели события одиннадцатого сентября, а также с образами бородатых талибов с автоматами АК-47 в руках и молодых пакистанцев, живущих в Британии, мозги которым хорошенько промыли имамы-диссиденты, проповедующие взгляды, очень даже противоречащие исламу. Может быть, они политические террористы, как организация РВС [71] в Колумбии, захватившая Ингрид Бетанкур [72] и продержавшая ее в плену шесть долгих лет, наполненных ужасными пытками? Сердце мое сильно забилось.
71
РВС — Революционные вооруженные силы Колумбии — леворадикальная повстанческая группировка. В 2001 году Госдепартамент США внес ее в список террористических организаций.
72
Ингрид Бетанкур — колумбийский политик, сенатор «2002», кандидат в президенты страны на выборах 2002 года. 23 февраля 2002 года, во время поездки по южным районам страны, была захвачена РВС и в качестве заложника провела более шести лет.
— А если не найдется? — спросила я вроде бы беспечно, но меня выдала дрожь в голосе.
Он бросил на меня косой взгляд и ответил:
— Ну, тогда… вас останется только пожалеть.
«Значит, если никто не заплатит, то меня убьют», — подумала я, как ни странно, спокойно.
Все происходящее казалось мне столь сюрреалистичным, что я чуть не засмеялась вслух.
— Вы говорите
— В нашем деле деньги имеют большое значение.
— В чем? — Я все-таки не смогла удержать смех. — Стало быть, это не преступление, а благородное дело?
— Говорите о нас что хотите, называйте как угодно. Мне это все равно. Моих людей часто именуют пиратами пустыни. Нашим любимым занятием давно уже стало освобождение богатеев от груза неправедно нажитых денег.
Я открыла рот, собираясь ответить на это любопытное заявление, как вдруг один из мужчин, сидящих сзади, что-то сказал, водитель отрывисто ответил ему, и его вежливая непринужденность мгновенно сменилась напряженной агрессивностью. Кто-то позвонил по телефону, потом долгое время все молчали. Эта тишина казалась мне похожей на колючую проволоку. Прошло довольно много времени, наконец в свете автомобильных фар показались очертания низеньких палаток, сгрудившихся во впадине между дюнами. Машина круто развернулась и остановилась.
Как только мы прибыли, из лагеря к нам повалила толпа каких-то людей в темных одеждах. Контрабандист что-то резко, повелительно пролаял, и двое из них увели меня в одну из палаток. Чтобы войти в нее, мне пришлось согнуться чуть ли не пополам.
Оказавшись внутри, я села на тростниковую циновку и заявила своим стражам:
— Может, вы хотя бы принесете мою сумку и немного воды?
Они, похоже, не поняли ни слова, лишь смотрели на меня оловянными глазами и молчали. Мне было стыдно за дрожащий голос, за то, что снова ко мне подкрадывается предательский страх и сжимает сердце тем крепче, чем дольше я размышляла о своем положении.
Примерно час я пыталась бороться с этим испугом, старалась занять себя хоть чем-то. Я собрала коврики и одеяла, которые нашла в своей маленькой тюрьме, и сложила их в углу так, чтобы получилось нечто похожее на уютное спальное место, где можно согреться. Ведь ночи в пустыне довольно прохладные. Сквозь входное отверстие палатки я смотрела на ночное бархатистое небо, усеянное мириадами звезд, старалась различить какие-нибудь созвездия среди незнакомой мне россыпи, впрочем без особого успеха. За всю свою жизнь я запомнила только отчетливый пояс Ориона, состоящий из трех звезд, кривую линию Большой Медведицы и тускло мерцающие Плеяды. Здесь передо мной были тысячи, миллионы мельчайших огоньков, гораздо больше, чем я привыкла видеть на небе. От этого мир вокруг казался мне еще более чуждым, а одиночество — особенно острым. Передо мной бесчисленными огоньками мерцала огромная Вселенная. По сравнению с ней я казалась себе совсем крохотной и незначительной, бесконечно малой и бессмысленной, бесполезной точкой, в которой теплилась жизнь. Эта необъятная Вселенная будет жить вечно, ей нет до меня никакого дела. В душе моей не осталось уверенности в собственном существовании. Я совершенно потерялась в этом темном пространстве, словно оказалась за много световых лет от всего, что могло подтвердить: да, это Изабель Треслов-Фосетт. У нее есть свой милый тихий дом с дорогой, со вкусом выбранной мебелью и картинами, прекрасная одежда и обувь на высоких каблуках, работа в недрах неприступной финансовой крепости, деньги и уважение в обществе, которыми обеспечила ее эта деятельность. У меня не осталось ничего, кроме одежды на плечах, да и та вся пропахла потом.
Я попыталась уснуть, но одеяла оказались колючими и воняли козами, все тело нестерпимо зудело, а ложе подо мной было таким жестким, что я все бока отлежала. В голове теснились самые разные мысли, перед глазами проходили картины последних трех дней. Главная улица Тафраута, по которой прохаживаются рука об руку мужчины в халатах. Женщины, несущие на себе тяжелые мешки с кормом для скота. Лаллава, медленно умирающая на полу дома в Тиуаде. Темные глаза похожих на ворон старух, которые наблюдали за ней. Дети, танцующие на празднике. Таиб, бережно поддерживающий меня, ощущение крепких мышц на его руках, напрягшихся под моей тяжестью. Я погрузилась было в легкую дремоту, как вдруг вспомнила свое падение со скалы под названием Львиная Голова. Красноватая земля перед глазами резко устремилась навстречу, и я очнулась с бешено бьющимся сердцем.