Дорога стали и надежды
Шрифт:
– С самой Уфы, Женечка? – поинтересовался вновь подобревший Петрович. – И как там?
– Там? – Уколова подняла глаза. – Там людей не едят. А кто ест – на кострах сгорает.
– Это правильно, – кивнул Петрович. – Людей распустишь, так они и не такое сотворят. А у нас, слав те хосподи, такого пока не водится. Сами не употребляем, а другие-то… Некому тут таких жечь, да и с едой проблемы. Вот мы соседям-то и помогаем, по мере возможности. Люди-то что? Скот. А скот или работать должен, или в животе перевариваться, м-да. Так что, Женечка, видно, благословил тебя Господь наш Иисус Христос, что живая осталась. Теперь заживешь,
Куда уж яснее? Она пожала плечами.
– Вот и ладно. Так, Ванечка, ты давай-ка, присмотрись к ней, подойдет она тебе или как. А то если нет, то и не надо будет охотиться в ближайшую неделю. Девка, конечно, жилистая и тощая, но, ничего… Найдем, куда пристроить.
Уколова вздрогнула, дернулась, стараясь расслабить узлы на запястьях. Глупо? Очень, но уж лучше, чем вставший кряжистый Иванушка, осклабившийся и погладивший бороду. Остальные захохотали, глядя на ее рывки.
Рассыпался в мелком, горошинами подпрыгивающем, смешке сам хозяин, Василий Петрович. Гулко бахая редко роняемыми смешинками, грохотала его супруга. Одинаково, по совиному, ухали двое сидящих братцев Ванечки. Выскочила откуда-то серенькая девчонка, заржала, запрокидывая голову и жутко напоминая самую настоящую лошадь. Заливался и одновременно кашлял калека в углу. Не хватало только смеющегося по-человечески пса Живоглота, чтобы стало совсем… хорошо. Уколова продолжала сражаться с веревкой, а семья не прекращала смеяться.
Со двора, заглушая хохот, донесся выстрел, еле заметно рассыпавшись дуплетом. Следом накатили скрипы и удары. Смех стих разом, Петрович побелел, разворачиваясь к входной двери. Ванечка, уже расстегнувший ремень, замер, недоверчиво поводя головой и, казалось, принюхиваясь.
Больше, если честь по чести, никто ничего не успел. Разве что Петрович еще чуть привстал. Хотя тут же шлепнулся назад, побелев еще больше.
– Ну, здравствуйте, дорогие мои и уважаемые… – слова оказались под крышей раньше их владельца, появившегося сразу же за двумя «Бизонами» и хмурыми личностями, держащих ПП на взводе. – Не ждали, не гадали?
Мокрые и блестящие «Бизоны» смотрели на явно расстроившихся хозяев не менее грустно. Уколова замерла, вполне обоснованно предположив, что неловкое движение может трактоваться как угодно.
– И еще раз говорю вам… – голос внешности не соответствовал. – Здравствуйте!
Василий Петрович сглотнул, начав приподниматься («Бизон» качнулся, заставив сесть обратно), и преданно уставился на хозяина глубокого сочного баритона. Самого обычного, весьма худого, с вислым носом и светло-рыжими волосами мужика лет тридцати с хвостиком. Дядька сбросил на пол замызганный грязью плащ от ОЗК, обнаружив под ним черное длинное пальто, смотрящееся в окружающем безумии странно и диковато.
– Так что, Василий Петрович, – чуть гнусавя и шмыгнув носом, вошедший встал у раскаленной печи и поежился, потер ладони, – не рады мне, как погляжу?
Внутрь набивались незваные гости, наполняя хибару запахами дождя, недавно сгоревшего пороха и уверенности в себе. Жирно чавкали грязью, счищая ее об стойку для обуви. Скрипела кожа курток и сапог, трещали старые табуретки, немедленно появившихся на свет. Семейка за столом продолжала хранить молчание, так
– Эй, хозяин! – усатый дядька в «росе», толкнул в плечо Василия Петровича. – Невежливо не отвечать на вопрос.
Стоявший у печи некто в черном пальто покивал головой. Какой-то неуклюжий, худой, совершенно не внушающий никакого уважения, не говоря о страхе, но только недавно все из себя серьезные работорговцы заметно обтрухались. Он развернулся, совершенно неожиданно уставившись прямо на Уколову.
– Да бог с ними, Андрей, еще побеседуем. А кто это у нас тут, что за пленница нашего злобного семейства?
– Так это, Ант…
Рыжий недовольно дернул головой. Усатый Андрей ударил коротко, умело, в ухо начавшему говорить хозяину. Тот охнул и замолчал.
– Тебя не спросили, – рыжий подошел к Жене. – Здравствуйте, прелестная незнакомка. Стул дайте, господа бандиты.
Стул возник тут же. Один из лысых братьев, потирая ушибленный затылок, мирно спрятался в уголке. Рыжий сел напротив Уколовой, расстегнул пальто. Галстуку, спрятавшемуся под жилеткой, она уже не удивилась. Как и совершенно дикому среди всей обстановки «маузеру», висящему на боку в огромной кобуре.
– Что такое? А-а, удивлены вот этому агрегату, ну, не спорю, впору поразиться. Сам не поверил, когда попал он мне в руки. Хотите посмотреть поближе, вижу искорки интереса в ваших глазах. Это, как мне кажется, говорит о многом, да-да.
Уколова отвела взгляд, понимая, что уже поздно. Многие ли из ее ровесников могут знать что-то про оружие, применявшееся полтора столетия назад? То-то же и оно, что весьма немногие.
– Не представился, простите. Антон Анатольевич Клыч, к вашим услугам, – рыжий карикатурно кивнул, оставаясь при этом совершенно серьезным, – местный, с позволения сказать, лесной воевода. Смотрю, что и слово воевода не вызвало у вас даже гримасы недоумения? Великолепно. Петрович, Петрович…
Торопить того не пришлось. Хозяин сам, напоминая недавно выгнанного Живоглота, подскочил и, бочком протираясь мимо спутников Клыча, заскрипел половицами. Уколова тоскливо смотрела в сторону, понимая – на этот раз вляпалась.
Набившихся оказалось человек семь. Как-то незаметно выдавив домочадцев Василия Петровича, расселись у стола, вели себя совсем как дома. Звенели разнокалиберные стаканы, чашки и тарелки. Кто-то пластал ножом кусок мяса, вытащенный из собственного мешка, кто-то со скрежетом пытался открыть ножом банку консервов. То ли та не подавалась, закаменев со временем, то ли нож давно не точили, кто знает. Одно Уколова понимала ясно: никто не притронулся к еде, стоявшей на столе. Никто.
Один из людей Клыча, сухой одноглазый субчик в вытертой кожанке, неровно торчавшей из-под «разгрузки», подмигнул Уколовой, отсалютовав чайной чашкой с красными цветами по бокам. Та лишь вздохнула.
– Разрешите, Антон Анатольевич? – хозяин дома, не оглядываясь на бьющееся стекло посуды, летевшей на пол из шкафчика, потрошимого мрачным типом с замотанной мордой и с СВД на плече, замер рядом с Клычом. – Я, тут…
– Тут ты, кровопивец, чуть ли не сам человечинкой балуешься и девушек вот похищаешь… – лениво протянул Клыч. – Инициатива наказуема, знаешь этот простенький постулат, дубина? Ладно…