Дорога в лето
Шрифт:
– Погоди. Слушай, а сейчас звонить-то вообще как, не поздно?
– Кому?
– Ну, человеку, который мне предложил… Вписаться.
– Другу?
– Ну… Наверное, да…
– Друг – это тот, кому можно звонить всегда.
VI. Художница
Нарисуй мне звезду
Да повыше подвесь
Путеводную нить
Протяни мне с небес
Чтобы было тепло
В переулках судьбы
Чтобы нить отвела
От злодейки-беды 3
3
Ольга
Ты сидишь в пустой комнате и смотришь в окно. Кажется, будто ветви лезут в стекло, сквозь них светит луна. За стенкой – шум голосов. Ты переводишь взгляд на телефон и думаешь. Звонить, не звонить? Наверное, уже поздно. Интересно, он спит? Наверное, нет, хотя, кто знает. Ты набираешь номер. Гудок, второй – бросают трубку. Набираешь номер еще раз – и с тем же результатом. Кладешь телефон рядом с собой и пытаешься заснуть. Потом открываешь глаза. Виден пожелтевший потолок, который не ремонтировали уже очень давно. Ты переворачиваешься на бок, и дотягиваешься до брошенной сумки, и достаешь из нее папку. А в папке – рисунки. За стеной играет флейта. Доносятся голоса.
– Ну вот, я тут немного похавать принес. Это вот картошка, мало правда. Была еще морковка, но она сгнила и я ее выбросил.
– А бейбика я назову Растиславом. Не Славой, а Растиком. Он у меня президентом будет. Ямайки.
– Джин, понавписывал тут всяких, теперь не пройти не проехать! Дай сюда чаю, все равно там сидишь.
– А сама?
– А я сама тут сижу, а вовсе даже и не там. Если я встану, то буду стоять там, а не тут, и вообще, мне лень, мне лень!
И ты смотришь на бумагу. Как жаль, что ты не смогла взять с собой все! Хотя, этого, наверное, хватит? Ты перебираешь рисунки. Портреты, пшеничные поля, скалы, море. И ты вспоминаешь.
За столом сидят отец и мать. Они вечно сидят за столом, и говорят. Говорят о ценах на рынке, говорят о президенте. Отец еще и газету читает.
Но вот он отрывается от прессы и поворачивается к тебе.
– Милая, – говорит он с издевающейся интонацией, – ты ничего не забыла? Ты должна сходить на вокзал и дядю Лешу встретить. Он же у нас проездом, хоть увидишь его.
Ты вскакиваешь с табуретки.
– Ой, да.
– Не «ой, да», а собирайся и бегом, – назидательным тоном говорит отец.
– А как я его узнаю?
– Сам тебя, небось, узнает. Третий вагон.
Ты набрасываешь на себя легкую куртку и бежишь к вокзалу. Тусклый город – вон там старая водокачка, а за ней поле, на котором растет кукуруза. И, конечно же, вокзал, ты так любишь сюда приходить, смотреть на отъезжающие поезда, чувствовать запах сгоревшего мазута вперемешку с креозотом. Тебе всегда казалось, что именно это дух путешествий.
И вот он, поезд.
– Дядя Леша? – восклицаешь ты.
– Ага, а кому тут еще быть? Я вот тут поесть пока решил, пока тебя ждал, – говорит он. У него густой, добродушный голос. У него всклоченные седые волосы.
– Ну что, пойдем? Давай добежим до дома, я сброшу там вещи, ага?
– Я не очень сильно опоздала?
– Да нет…
Вы идете по привычному маршруту. Дядя Леша шагает быстро, и постоянно забегает вперед.
– Сколько лет я тут не был. Нравится мне ваш город, спокойный, – говорит он, постоянно оглядываясь по сторонам.
– А почему вы у нас не живете? – удивляешься ты.
– Ну, так у вас скучно. Что тут делать? – резонно замечает дядя Леша.
– Это да…
Вы подходите к дому, ты открываешь своими ключами дверь, закрытую на два замка. Входите внутрь. Отец и мать сразу вскакивают.
– Леша, сколько лет, сколько зим!
– Алексей Васильевич, совсем вы нас забросили! Вы, небось, голодный, с дороги-то? Давайте мы вас покормим и на работу пойдем.
– Нет, я в вагоне-ресторане поесть успел, – говорит он, и подмигивает тебе, – давайте ваша стрекоза мне лучше город покажет!
– Ага, в музей вот сходите, у нас новый совсем! Вся история города за сто тридцать лет существования! И офисное здание построили, тоже недавно, красивое очень, – говорит мать.
– Ну, это мы там разберемся, давай, попрыгунья, вперед.
Вы снова выходите на улицу, теперь, без сумок, он идет еще быстрее.
– Показать офисное здание? – спрашиваешь ты.
– Да, ладно, чего я их, не насмотрелся. Ты лучше покажи то, что тебе самой нравится.
– Но ведь это, наверное, неинтересно.
– Да ну тебя, глупая. Что может быть неинтересно, если человеку нравится? Веди давай!
И ты приводишь его к песчаному откосу. Ты любишь сидеть на нем теплым летним днем, и смотреть на мерцающее внизу озеро. Далекий лес, кажется, нашептывает тебе слова, а убегающая к горизонту грунтовка зовет в дальние страны, хотя ты и знаешь, что она обрывается у складов. Но наверняка дороге хотелось бы вести далеко-далеко, да так, чтобы по ней ехали сотни машин, или шли тысячи людей… А иначе – какая она дорога, раз не хочет этого?
Дядя тоже сначала долго смотрит на воду. Потом кряхтит и садится на землю.
– Ой, да вы чего, тут же грязно! – восклицаешь ты.
– Какая это грязь, это земля…
Ты садишься рядом.
– Если бы я был художником, обязательно бы это нарисовал. Но, увы, нету во мне таланта, – он мечтательно смотрит вдаль, вытаскивает из кармана мятую пачку Явы и закуривает. А ты практически не замечаешь, ничего вокруг. Только смотришь на сверкающую гладь озера. И твои губы сами выговаривают слова.