Дорога в Монсегюр
Шрифт:
Я пришла. Там, на вершине, – замок. Его почти не видно, но я угадываю его скупые очертания. Там – ТО, что так настойчиво звало меня – звало с той самой минуты, как я вышла из самолета и погрузилась во влажный и теплый воздух Тулузы.
Хмурый замок, утонувший в черноте туч, окруженный молниями.
Дорога увела меня в сторону, огибая скалу, гора скрылась за поворотом, но потом снова я увидела Монсегюр. И, наконец, вот – я стою, упираясь в подножие.
Гроза приближалась. Гром гремел теперь почти над самой головой, сперва в пяти километрах, потом в
Я полезла на скалу. Не успела я пройти нескольких метров по тропинке, вырубленной для туристов, как хлынул ливень. Я забралась под куст, съежилась под густой листвой. Ливень хлестал гору так, что воздух казался белым и непрозрачным. Над головой беспрестанно рвали прочное полотно, молнии вспыхивали одна за другой. Мне было страшно и в то же время я была твердо уверена в том, что для меня наступит завтра. Более того, я знала, что выберусь отсюда – и не в Лавеланет, куда мне совершенно не хотелось, а в Фуа. Кто гнул время и пространство – я не знаю, но Сила, заточенная в этом месте, огромна.
Гроза прошла минут через двадцать. Еще немного влага сыпалась с неба, но на это можно было не обращать внимания. Я полезла дальше.
Разумная «я» понимала, что в следующий раз люди (если не принимать в расчет случайных туристов, но таких очень мало) появятся на этой горе 12 июля, как мне сказали в «офис де туризм» в Тулузе. Разумная «я» вообще много что понимала насчет сломанных на мокрых скалах ног.
Но здесь, в Монсегюре, у нее, этой разумницы, почти не было голоса.
Стены, источающие тепло. Стены, которые здешнее солнце раскалило за день настолько, что после дождя они почти мгновенно высохли и все еще остались горячими.
Двойная стена, проход, рухнувшая башня – и дальше обрыв, а внизу разливанное море леса, невидимая под листвой речка Арьеж, и снова горы, застилающие горизонт до самого неба.
Господи, да как же они это штурмовали?!…
Я стою, прислонившись к стене.
Я – пришла.
Меня трясет от смеха, у меня текут слезы, я задыхаюсь, стоя у этой теплой стены. Я пришла. Я дошла до Монсегюра. Весь мир там, внизу, – мой, потому что я стою у стены Монсегюра.
Со стороны: маленькая одинокая девочка, не знающая местного наречия, почти раздетая (шорты и маечка), вечером – в восьмом часу – одна, совершенно одна, в горах, в Пиренеях, без всякой надежды выбраться, без всякой надежды найти ночлег.
Но это я только потом сообразила.
Монсегюр, который звал. Монсегюр, который не пускал. Который испытывал: не сверну ли с дороги, не испугаюсь ли, не отступлюсь ли.
Монсегюр – место чудовищной Силы.
Она почти осязаемо чувствуется в этих стенах, в этой скале. Перекрестье каких-то неведомых меридианов. Есть более красивые замки, более пригодные для посещения туристами, более живописные и куда менее разрушенные. Но Сила – здесь.
Монсегюр молчит. Таится и молчит. Он ждет, что я произнесу какое-то слово, сделаю какой-то жест, совершу некое деяние, поступок, который высвободит эту Силу, выпустит ее на волю.
А слова здесь
Вдруг у окна звонко прозвучал мой голос. Я повторила, и голос опять увяз. Монсегюр то вздрагивал от моего живого присутствия, готовясь воскреснуть, то снова замирал. Ибо у меня не было ключа.
Я забралась на стену, пролезла под цепь, которой перетянули опасный подъем (чтобы туристы руки-ноги не ломали), взобралась на самый верх. Долина пала перед глазами, горы выросли до небес. И Сила захлестывала меня. Казалось – сделаю шаг и взлечу над этими горами.
Темная, преображающая Сила.
Насколько Фуа – Свет, настолько Монсегюр – Тьма.
Стоять у теплой стены, в окружении синеватых и фиолетовых гор, под неохватным небом, уходящим в Наварру и Испанию, и ЗНАТЬ – теперь уже рассудком, СЛОВАМИ – что путь пройден.
Ведь на самом деле дорога на Монсегюр означает: дойти туда и вернуться обратно. Однако в этом месте Силы важно было дойти ТУДА; обратно – выведет некто или нечто, призванное этой Силой тебя оберегать.
Как в сказке. Дойти до заколдованного замка – вот самое главное, а выйти оттуда не составит никакого труда.
Я стояла и длила эту минуту. Одну из немногих в жизни, ради которых я и живу.
Все не могла уйти, оторваться от этих камней. Они бесконечно кормили меня истекающей из них Силой. Они давали и давали, щедро, безоглядно – давали все, что я в состоянии взять (ничтожно мало, ибо у меня не было ключа, но и этой малости было много).
И вот у своих ног я заметила что-то черное. Я наклонилась, чтобы рассмотреть получше – что там. Не фантик ли от сникерса, брошенный туристами?
По молчащим монсегюрским камням – как не ранили об осколки нежное брюшко? – медленно-медленно ползли две огромных черных виноградных улитки. Обнаженные, неспешные. Со свойственной всем примитивным организмам уверенностью они двигались куда-то, куда им было нужно. Они не ведали никаких сомнений. Им не нужен был ключ, им не нужна была тайна. Они жили здесь, у них были здесь свои дела. Здесь они питались и размножались, вот так-то.
Я смотрела, как важно, как убежденно, как спокойно, с достоинством, передвигаются они среди камней и травы. Господи, что я должна была понять, когда смотрела на улиток?
Когда я спустилась со скалы, в то же самое мгновение из-за туч вырвалось солнце. Оно пронзило лучами фиолетовое небо, раскинув руки в обе стороны, и залило Монсегюр мрачноватым, но ярким, торжествующим светом. Замок расколдован, пусть на мгновение.
Я стояла на дороге и смотрела, стараясь навеки впечатать в свои смертные глаза эту картину: хмурый замок на скале, обласканный неласковым солнцем, под низкими тучами, среди высоких гор.