Дорога в прошедшем времени
Шрифт:
Я написал заявление, но до праздников не смог попасть на прием. В праздники надо было обеспечивать безопасность. За эти дни остыл и понял, что был не прав. Нельзя устраивать демонстрации президенту на Президентском совете. Хочешь уходить – уходи. Геройства здесь было мало, больше было несдержанности. Позже он мне сказал: «Сам-то ты зачем демонстрации устраиваешь?»
Я решил, что больше заявлений об уходе писать не буду.
Если проанализировать эволюцию тактики милиции за 1989–1990 годы по обеспечению общественного порядка при массовых выступлениях трудящихся, то здесь налицо был определенный прогресс. Применяя принцип контакта с организаторами, кадры МВД СССР научились спокойно и
Не могу не сказать здесь доброго слова о начальниках Кемеровского, Донецкого УВД В. Шкурате, В. Недригайло, министре Республики Коми Е. Трофимове, министрах Украины И. Гладуше и А. Василишине.
Вторая тема, которая шла против официальной линии и постепенно подводила меня к отставке, – отношения с правительствами Прибалтийских республик. Здесь я не был оригинален. Выступал за диалог, против блокады и тем более каких-либо силовых мер. Считал, чем меньше мы успеем испортить отношения, тем легче будет жить и российским, и прибалтийским народам в будущем. Со всеми правительствами был контакт и нормальное взаимопонимание по большинству вопросов. Один раз только подвел меня председатель правительства Латвии И. Годманис, поспешив освободить министра Б. Штейнбрика и утвердив в парламенте А. Вазниса. Но и этот вопрос вскоре был решен в соответствии с законом, а не с желанием лидеров КП Латвии.
Участвуя в переговорах с Литвой, которые вел Н.И. Рыжков, я видел всю заранее заданную неуступчивость, но в то же время слабость позиции центра и, конечно, был плохим помощником Николаю Ивановичу.
Моя позиция была простой. С любым законным республиканским правительством я как союзный министр был обязан работать, обеспечивая общественный порядок и борьбу с преступностью. Что я и делал. Хорошо ли, плохо, но делал. И никто не показал, как это в тех условиях можно было делать лучше. Все республиканские министры (не только прибалтов) оставались в подчинении союзного министра, естественно, в соответствии с республиканскими конституциями, находясь и в подчинении соответствующего республиканского премьера. Иначе быть не могло.
Вместе с республиканскими министрами мне приходилось бороться против раскалывания милиции по идеологическому или национальному признаку. Этого усиленно добивались те, кто, потеряв власть, взял на вооружение тактику «чем хуже, тем лучше», абсолютно беспочвенно надеясь таким образом взять реванш за проигрыш на выборах. Ничего хорошего из этого не вышло. Примером тому драма рижского ОМОНа, который использовали как пешку в игре коммунистов с сепаратистами…
Мне грех жаловаться, что у меня не было поддержки Верховного Совета СССР. Большинство депутатов поддерживали МВД.
Конфликты начались с партийными лидерами. Когда демократизация стала набирать силу, в республиках Закавказья, Молдавии, Прибалтики, в Москве, Ленинграде коммунистическая партия в структурах государственной власти не получила большинства, не сформировала «свои» правительства. Партийные лидеры проиграли, остались на обочине, озлобились, стали искать опору в силовых ведомствах. Если рассуждать по-старому: служить государству – служить партии, служить партии – служить государству. Разницы не было. Но после поражения КПСС работать на государство – уже не означало служить партии.
Для себя я твердо определил: милиция служит государству, подчиняется закону, и только закону. После ухода В.М. Чебрикова «партийный телефон» у меня в кабинете замолчал. Конечно, это не значит, что контакты или звонки прекратились. Но звонок звонку рознь. Одно дело – совет с руководством
Ситуации, конечно, были интересными.
Министр Союза, приезжая во Львов, первым делом должен идти в обком? Нет, я иду в исполком. Меня, может быть, и волнует, что идеология В. Чорновила – антикоммунизм. Но он народом избранная власть. Мы три часа говорили. Обо всем договорились. Не сошлись только в понимании необходимости сохранения Союза. Но это не нам решать.
Нормальные коммунисты, без догматических комплексов, включая и руководство Львовского обкома КПУ, меня понимали, но у некоторых это вызывало раздражение. Как это так? Министр внутренних дел сказал, что с «ними» можно говорить, а они демонтируют памятники? Нужно говорить! Если не говорить, тогда что делать?
Конечно, осквернение памятников Ленину, и не только Ленину, – безобразие. Это вандализм в любом государстве. И задача милиции – найти вандалов. А что делать, когда демонтаж производится по решению советской власти? Арестовать председателя Совета, который расписался под этим решением? Это уже не в компетенции милиции. Но такая позиция не устраивала С.И. Гуренко. Милиция все равно должна защищать идеологические святыни партии. А как быть с законом? Это КПУ не интересует. Не лучше ли коммунистам организовать общественное мнение против решения Совета и добиться его отмены? А то и переизбрать председателя.
Как я уже говорил, поводом для моей отставки стал рост преступности. Здесь недовольство деятельностью министра имело объективную основу. И здесь первую скрипку играл председатель Совмина Н.И. Рыжков. Думаю, он искренне хотел покончить с преступностью, а заодно и с министром, который на президентских советах не соблюдал субординацию, упрекал Николая Ивановича в том, что лично им был упущен шанс начала конструктивной работы на базе политического согласия с программой «500 дней».
Правительство хотело идти вперед, ничего не меняя. Но кто-то (без участия правительства?) все-таки развалил экономику. Как сказал Н.И. Рыжков в интервью «Правде»: «Надо было отдельные венцы заменить, а мы всю избу раскатали…»
Я тоже против того, чтобы сначала все сломать, а потом строить. Но должна быть ясная цель. А цели у правительства не было. Спросите у любого специалиста, это – великолепные условия для роста преступности. Что и произошло. Но ведь преступность вторична. Не она порождает развал экономики, а развал экономики порождает преступность. Николай Иванович говорил, что люди готовы мириться с тем, что сегодня молока, мяса нет, но они не могут мириться с преступностью. Причем представлялось, что стоит милиции заработать – и проблема решена. Молоко появится. Милиция работает, но у сложных проблем нет легких решений. Административными мерами нельзя покончить с преступностью. Отголоски этого упрощенного подхода никак не могут исчезнуть. Никогда с преступностью не покончить. Другое дело – пора бы начать с ней бороться [8] .
8
Надо, конечно, уточнить, что, достигнув определенных масштабов, криминализация страны будет препятствием на пути нормального экономического развития. То, что мы наблюдаем в сегодняшней России. Но тогда в СССР масштабы преступности были далеко не те. (Автор писал книгу в 90-е гг. – Примеч. ред.)