Дорога в Толмин
Шрифт:
— И ей действительно нельзя было помочь? — с огорчением спросил мальчик.
— Тебе бы всех спасать! — Отец окинул его теплым взглядом. — Это хорошо, — одобрительно кивнул он. А потом покачал головой: — Нет, помочь ей было нельзя… О, это был страшный удар для Равничара! Последний удар!.. Только поднялся, как снова оказался на земле. И уже больше не встал. Хозяйством он вообще не интересовался. Вскоре все пришло в запустенье. Да и сам он вконец опустился. Не брился, скорее всего, и не умывался, день ото дня становился грязнее и грязнее, покрылся коростой и чирьями. «Заживо сгниет!» — говорили люди. А что ты думаешь, Равничар просто не замечал своего тела. По сути, существовали два Равничара… Как бы это сказать… раздвоился он: сердце жило по-своему, а тело — по-своему. И обе половины не интересовались одна другой. Они попросту не знались… А как жить телу без сердца? Как говорится, подчиняясь инстинктам. Человек ест, пьет, спит и… одним словом… как говорится… животное… Вскоре все покинули Равничара: служанка, батрак, пастух. Осталась только скотница Вероника, да эта…
— Арапка? — перебил мальчик. — Та, у которой было девять детей.
— Та самая. Арапкой ее прозвали, бедолагу. У нее и впрямь была очень темная кожа, черные волосы в мелкий завиток, приплюснутый нос и невероятно толстые губы. И вот эта горемыка, у которой ума было не шибко много, хозяйствовала и хозяйничала, как могла и умела. Хозяйствовала
— Ммм… — промычал сын. Ему было неловко: прежде отец не говорил с ним о подобных вещах.
— Словом, все увидели, что дело не исправишь, и оставили его в покое, — продолжал отец. — Зато не оставляли в покое бедную Арапку. Священник позвал ее к себе и взял в оборот. Про то, как все было, рассказывала Путкова Марьянца, которая дневала и ночевала у его кухарки. Вначале священник рассказал о Содоме и Гоморре, живописал ужасы адских мучений, на которые она своей грешной жизнью обрекает себя, своих детей и несчастного Равничара, потом посоветовал пустить в ход свой женский ум и заставить Равничара повести ее к алтарю. У бедной Арапки прямо дух перехватило. Ей и в голову не приходило, что она может стать женой Равничара. Она таращила на священника свои большие мутные глаза и кивала. Когда священник поднял палец и изрек: «Если ты так не сделаешь, собирай свои вещи и уходи из Равницы, прочь от греха», бедная Арапка бросилась перед ним на колени и залилась слезами. Но плакала она не из-за детей, которые останутся без крова. Вытирая подолом юбки свой широкий нос, она причитала: «Что же с ним-то будет? Ведь он умрет!» Священник отпрянул от нее и с ужасом воскликнул: «Несчастная! И ты тоже одержимая!» В ответ бедная Арапка только всхлипывала, не решаясь заплакать в голос. Бедолага не понимала, что ей господин сказал, но верила, что это чистая правда, коли сказано священником. Поэтому она согласно кивала в ответ своей черной круглой головой, едва не ударяя ее об пол… Выходит, любила она его. Хотя, может быть, и не понимала, что любит… Как знать?.. Многие скажут: «Вранье! Нелепая, глупая баба, куда ей любить?» Но разве это что-нибудь доказывает?.. Ничего!.. Лицо мы видим, ум говорит за себя сам, а вот про то, что на сердце, про то никто не знает… Такие дела!.. Я тебе раньше говорил, что о человеке нелегко судить по справедливости… Понимаешь?
— Понимаю, — подтвердил сын.
— Тогда запомни: прежде, чем судить о человеке, надо хоть на минуту влезть в его шкуру! — Погладил ладонью нос и продолжал: — Ну, а теперь о том, что было дальше. Пожениться они не поженились. Шли годы. Равница хирела. Дети появлялись на свет. Арапка и ребятишки работали от зари до зари, а Равничар лежал под лиственницами или стоял на мосту, почесывал свои чирьи и вглядывался в туман над плотиной. Смотрел и размышлял. А о чем размышлял?! Удивишься, когда узнаешь. Размышлял он о том, как бы он организовал хозяйство, будь Отти жива. Всякому, кто соглашался его слушать, он подробно объяснял, как бы перестроил хлев и дом, как возделал бы нивы и сад, как сеял бы, сажал деревья — все было бы во сто крат лучше, чем пишут в «Советах земледельцу»… Люди слушали его и, разумеется, посмеивались. «Как жаль, что Отти умерла!» — вздыхали они и с деланной серьезностью советовали поискать невесту, похожую на Отти. «Женись на Врховчевой Елке», — советовали ему. «Елка? — озабоченно переспрашивал Равничар и, прикрыв глаза, вглядывался в туман над плотиной, словно сравнивал Елку с видением, таившимся во мгле. Потом качал головой и решительно говорил — Нет, не похожа». — «А как насчет Стрмаревой Тилчки?» — «Тилчка? — так же серьезно повторял он, снова вглядывался в туман и снова качал головой: — Нет, Тилчка не похожа». — «Тогда женись на Облазаревой Катице. Красивее ее нет. И все говорят, она очень похожа!» — «Катица? — восклицал Равничар. — Нет. И Катица на нее не похожа». Видишь, так его дразнили. И это было нехорошо.
— Нехорошо, — согласно подтвердил мальчик.
— Конечно, нехорошо, — повторил отец. — Была это большая любовь, о которой мы читаем в книгах. Только кто бы мог подумать, что такая любовь запустит свои когти в сердце простого человека? Оказалось, может… И что это доказывает? Это доказывает, что и простое сердце способно… как бы это сказать… что и в простом сердце может таиться великая сила… как бы это сказать… что и оно способно на большие чувства, как говорится. Вот такие дела!.. Да, сердце есть сердце, и природа, которая одаривает им человека, не смотрит, где ему биться: под господской сорочкой или рубашкой пастуха… Так уж водится на этом свете, ничто не дается людям поровну, и чувства тоже. У некоторых вовсе нет сердца, как говорится, а у других… как бы это сказать… других… как бы это сказать… других сердце губит. Ну, хватит об этом, — отрезал он и недовольно покачал головой, словно сказал глупость. Провел ладонью по носу, откашлялся и пробормотал: — Всякому известно, если человек вовремя не перестанет умствовать, то начнет он болтать глупости. Мера необходима человеку во всем, а особенно в мыслях, если ума не хватает. Правда, существуют вещи, которые и разум не в состоянии понять. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул сын, хотя не очень понял, что ему следовало понять.
— Да, так где мы оставили Равничара? — спросил отец.
— На мосту.
— На мосту?.. Да он все время там простаивал.
— Ты рассказывал о том, как он стоял на мосту, а ему советовали поискать себе невесту, — напомнил мальчик.
— Ага, понятно, — кивнул отец. — Значит, мы почти подошли к концу. Осталось рассказать о том, как он умер… Итак, Янез, младший брат, который сейчас живет в сумасшедшем
— Как это? — удивился мальчик. — Ведь Равничар не утонул. Если бы он утонул, я бы это помнил, мне было уже семь или восемь лет, когда он умер.
— Разумеется, не утонул. Янез загнал его в воду, чтобы тот вымылся… Но вначале следует рассказать о Янезе. У того в Равнице был, как говорится, свой угол, это значит, у него была своя комната, а жил он на деньги, которые брат выделил ему после смерти матери. Янез тоже был чудак, только противный чудак. Кто знает, в кого он таким уродился. Впрочем, во многих семьях такое случается — ни в мать, ни в отца… Был он нудный, мрачный, молчаливый и замкнутый. Ни с кем не водился, друзей у него не было. Бывало, он по неделям не вымолвит ни единого словечка. А уж если говорил, то старался произносить слова так, как учитель в школе. Его никто не любил, он и в самом деле был противный. Только это не мешает признать, что был он несчастным человеком. Несчастным, как бывает несчастным человек, не способный осуществить своей мечты. И который к тому же должен скрывать эту мечту. А Янез скрывал свою мечту, потому как была она действительно мерзкой. Дело в том, что мечтал он о смерти Равничара, то есть своего брата, и о том, как хозяйство Равницы перейдет к нему. А Равничар жил, годы шли, проходили они, разумеется, и для Янеза… Тот не женился, ждал, что станет хозяином Равницы и сможет выбрать себе молодую и красивую невесту. Понятно, вслух он об этом не говорил, да мы и без того знали всех девушек, на ком он собирался жениться в случае смерти Равничара. Работать он не работал, так как денег ему хватало. Ловил рыбу, охотился и понемногу барышничал лесом. Дома не выходил из своей комнаты. Даже еду варил себе сам, потому что Арапка казалась ему слишком грязной. О, нюх у него был очень тонкий, если дело касалось грязи или вони. С Арапкой и детьми он не разговаривал, да и брата старался обходить стороной. Если встречи было не избежать, он зажимал свой острый нос, морщился и шипел: «Помылся бы, грязная вонючка!» Равничар удивленно смотрел на него, втягивал голову в плечи и отвечал одно и тоже: «Помылся? Еще простудишься!..» Бог знает, почему он так боялся простуды?.. И все-таки Янез загнал его в воду. Знаешь как? В один прекрасный день он появился перед ним, зажал нос и торжественно произнес: «Послушай, Тоне! Что сказала бы Оттилия, вернись она, скажем, с того света? Что сказала бы она, увидев такого грязного, вонючего старика?.. Разве ты не понимаешь, что своей грязью ты пачкаешь память о ней?.. Если ты и впрямь ее любишь, ты пошел бы к Идрийце и помылся, почистил свои вещи, постирал их…» Равничар смотрел на него удивленно и испуганно, втянув голову в плечи и потирая свои чирьи на шее, молчал… И что же?.. На следующее утро он прямиком направился к Идрийце, разделся, зашел по пояс в воду и стал мыться. Был апрель, и вода в реке была со льдом. Ребятишки увидели его, побежали за матерью. Арапка прибежала к реке, начала его уговаривать. Но Равничар и слышать ничего не хотел, и тогда она, прямо в одежде, кинулась вытаскивать его. Детишки стояли на берегу, старшие смотрели молча, младшие громко плакали. Сбежались люди, прослышавшие, что Равничар вконец рехнулся. Ему кричали, чтобы немедленно выходил из воды, иначе простудится и помрет от воспаления легких. Равничар и ухом не повел. На помощь Арапке пришли два парня. Они вытащили его из воды, завернули в тряпье и отнесли домой. «Кто это тебе посоветовал в такую пору лезть в воду, а?» — разъяренно кричали мужики. «Янез. Он мне посоветовал, — удивленно ответил Равничар. — Он спросил меня, что бы сказала Отти, если бы она, скажем, вернулась с того света и увидела меня грязным. Сказал, что я своей грязью пачкаю память о ней. И это правда…» Мужики посмотрели в потолок (Янез жил наверху) и пообещали задать трепку Янезу. И задали бы, если бы тот оказался дома… Равничара уложили на печь, где он спал и зимой, и летом. Больше он не встал. Через семь дней умер от воспаления легких.
— Но ведь Янез посоветовал ему помыться в Идрийце не для того, чтобы уморить? — спросил мальчик.
— Тогда ничего подобного никому в голову не пришло. А позже оказалось, что все в самом деле так. Людям с острым взглядом это стало ясно еще на похоронах… А какие похороны были… Даже у Модрияна, когда помрет, таких не будет… Да, крестьяне люди твердокожие, жизнь такая, зато сердце у них мягкое. Они очень чувствуют, когда в человеке есть что-то необычное. Все пришли на похороны, все пели над его гробом.
— Арапки не было, — прервал его мальчик. — Я хорошо помню, что ее не было, Янез ее не пустил.
— Верно, не было. Янез запер ее с детьми в погребе, а людям сказал, что у них нечего надеть на похороны и потому они не придут. Однако ребятишкам удалось выбраться из погреба, и они прибежали к церкви. В церковь войти не решились, слишком были напуганы, они и вообще-то были, как говорится, дикие. Потом пришли на кладбище, вскарабкались на кладбищенскую стену возле мертвецкой, выстроились на ней рядком и оттуда не отрываясь смотрели, как их отца опускают в могилу. Когда священник кончил молитву, хор умолк и люди стали понемногу расходиться, старшие подхватили младших и юркнули под откос, как перепуганные зверьки. Увидев это, женщины всхлипнули и даже некоторые мужчины принялись утирать глаза. Старый Хотеец — он был тогда в совете общины — подошел к Янезу, который все еще стоял возле могилы, и спросил, что тот намеревается делать с детишками. Янез только пожал плечами, даже не взглянув на старика. «Смотри у меня!» — пригрозил Хотеец, так чтоб все его слышали, и, повернувшись, пошел прочь. Тогда и все отвернулись от Янеза и ушли с кладбища. Домой он шел в одиночку.
— А когда он прогнал Арапку?
— В тот же день. Придя с кладбища, он открыл погреб и велел ей немедленно собрать тряпки и своих пащенков и до вечера убраться из дому… Они и убрались. О, это было потрясающее зрелище. Время шло к вечеру, когда они поднимались в гору, чтобы через Врата идти на Гргар. Дойдя до верхнего луга, там, где дорога уходит в лес, остановились еще раз взглянуть на Равницу, на свое гнездо, в котором родились. И тут они увидели Янеза — он вышел из дому и не спеша направился к хлеву. Когда тот скрылся, двое старших, посмотрев друг на друга, понимающе кивнули. Вытащили из кармана перочинные ножи, срезали по длинному орешниковому пруту, очистили от веточек, с размаху рассекли прутами воздух и с молниеносной быстротой спустились к хлеву… Знаешь, что там произошло? Об этом рассказал Лужников Мартин, тот самый бродяга, которого позже разорвало старой гранатой на Мельничных порогах. Мартин прятался в Равнице на сеновале, где собирался заночевать, он все видел и рассказал… Мальчишки ворвались в хлев, набросились на Янеза и давай его хлестать. «Это ты загнал его в воду! Ты загнал его в воду!» — кричали они и били изо всех сил. Янез сначала отбивался, потом упал на пол и зарыл голову в сено. Мальчишки секли его, приговаривая: «Ну что, дьявол проклятый, будешь выть или нет?» — и били до тех пор, пока Янез не взвыл и не протянул ноги. Тогда они бросили прутья, вытерли руки о рубашонки и ушли… Арапка с детьми ждала их на верхнем лугу. Когда мальчики вернулись, все встали и выстроились гуськом, готовые продолжить путь. Но прежде чем двинуться с места, Арапка еще раз всхлипнула, потом вытерла подолом юбки свой широкий нос, сжала руку в черный кулак и погрозила Равнице. Вслед за ней стиснули кулаки и погрозили ребятишки, даже самый младший, которого бедная Арапка держала на руках.