Дорога. Записки из молескина
Шрифт:
Сержант, несколько раз оглянувшись, забегает в отделение.
Пьяный еще лежит расслабленный. Потом весенний ветерок делает свое дело, мужик немного приходит в себя, осматривается мутным взором и сосредоточивается на собаке.
«О! Сабаджька…» – мычит он, пытается поднять руку, видит, что обе кисти закованы в наручники. «Оооо…» – тянет он удивленно. Оглядывается вокруг, видит, что сидит около отделения милиции. Сидит, размышляет, что-то спрашивает у собаки… Собака продолжает сидеть, но чуть-чуть бьет хвостом, что у собак знак расположения. Пьяный неловко подымается,
Мне казалось, – рассказывала Лина, – что собака была не прочь и кивнула.
Короче, пьяный с собакой побежали в ночь. Правда, бежали медленно, неуверенно, виляли и петляли, поскольку пьяный был еще пьяный и в наручниках.
Сержант выбежал на порог, увидел эту удаляющуюся сговорившуюся парочку беглецов и фразой «Э?! Я не понял…» вернул предательницу-собаку на место, хотя та сначала и остановилась в нерешительности, но потом, приветливо мотнув башкой, потащила подельника назад, мол, пошли, друг. Тот безропотно развернулся и пошел назад.
Подъехала машина-автозак, собака быстро, стыдливо пряча глаза, заскочила в кабину. Пьяный хотел залезть следом, но его тычками отправили в кузов. С решеткой на окошке. Собака высунулась почти всем корпусом, перегнулась назад, чтобы посмотреть где… Но от крика «Сидеть, я сказал!» вздрогнула и виновато убралась в кабину.
Линка еще невесело посмеялась, вспоминая подробности, и отключила свой мобильный.
Я лежала и под стук колес с теплой благодарностью думала о ней.
Девочке моей достался по наследству мой нерв в районе солнечного сплетения…
Однажды она прочла письмо, не ей предназначенное. Нет, чужие письма читать нехорошо.
Я помню, у меня был случай, когда одно мое электронное письмо без моего ведома прочли всем дружным коллективом одного офиса. Благодаря секретарше, которая это письмо открыла, скопировала и разослала подружкам и знакомым.
– Ты и вправду считаешь, что С. не прав? Я прочла в твоем письме.
– Как? Ты прочла письмо, не тебе предназначенное?
– Ну да… Но не суть. Ты..
– Суть! Это некрасиво.
– Да, это некрасиво, но ты действительно считаешь, что С. не прав?
Как это все было… Как это было необъяснимо гадко и противно. Особенно потому, что от этих людей такого не ждешь.
Ну да ладно. Короче, Линка прочла чужое письмо.
А как было.
Мы приехали в Одессу и побежали на выставку японской портретной гравюры. Там выдавали интересный входной билет. Он состоял из двух половинок, разделенных напополам дырчатой полоской, чтобы удобней отрывать. На одной половине была лучшая гравюра выставки, название, сведения об авторе. А вторая половина была пустой, чистой. Только мелкими буковками на английском, японском, русском, немецком и еще каких-то языках было написано: «А тут может быть портрет человека, которого ты любишь. Не умеешь рисовать, напиши ему письмо».
Посреди зала организаторы соорудили манеж, в котором лежали сотни, тысячи оторванных по линии половинок. С рисунками и письмами на разных языках. И мы с Линкой, тогда еще совсем не взрослой,
Там были в основном портреты женщин «My love», нарисованные мужчинами. Там были нелепые искренние и очень добрые картинки, нарисованные детьми. И там были слова – короткие письма, посылаемые в космос, летающие вместе с этой выставкой из города в город, из страны в страну, с континента на континент. Слова, в отличие от картинок и портретов, разыскивающие, ждущие своих адресатов.
С трепетом мы перебирали эти карточки и читали, читали друг другу восхитительные строки. Конечно, только на тех языках, какие знали. И одно из посланий поразило в самое сердце.
– Ма, смотри, – сдавленным голосом позвала Линка и подала мне карточку.
Там не было портрета дорогого кому-то человека, там не было стихов, слов любви или симпатии. Там была всего одна строчка:
«Миша, заплати алименты!»
Линка зашмыгала носом, подержала ее, эту открыточку, потянулась и положила ее назад в манеж, на самый верх – пусть побудет на виду. А вдруг.
А при выезде из Брянска поезд наш вдруг проехал под радугу. Очень яркая, пятицветная, огромная дуга от края до края сначала разлеглась слева. А потом поезд вдруг развернулся и – та-дах-та-тах! Та-дах-та-тах! – покатил прямо под радугу справа, под радостный небесный мост, как в сказке, как в мультфильме, как в самом лучшем в мире мультфильме, который смогут понять и взрослые и дети 0+.
Иванников
(Гостиница «Холлидей Инн»)
– Да-да, номер вам забронирован, да-да, – девушка водит пальчиком по монитору, – вот, 1018. Вы будете жить с Иванниковым.
«Полночь, – думаю, – мне послышалось».
– С кем?
– С Иванниковым.
Сонный мальчик хватает мои чемоданы, я устремляюсь за ним.
– Почему с Иванниковым?
– Ну так там записано…
– Где?
– Там… – мальчик кивает головой в сторону ресепшн и входит с чемоданом в лифт.
– Но я не хочу с Иванниковым.
– Почему не хотите с Иванниковым? А с кем хотите? – опять растерялся мальчик. Он, по-видимому, ужасно спать хотел, а я вообще плохо спала в дороге. Мы оба были на одной волне. Оба в тумане.
– Я? С кем я хочу?! О-о-о! Я хочу с… О-о-о-о… Ну, с… С… – в моем воображении рапидом мелькали лица, имена, фамилии, звания, чины, титулы…
Мальчик с любопытством уставился в мою мечтательную физиономию. Я пришла в себя от его слишком откровенного взгляда.
– Да мало ли с кем я хочу! С Иванниковым точно не хочу. Я его даже не знаю.
– Как это – не знаете?! Он же вам номер заказывал и, главное, оплачивал! – мальчик ответил строго, мол, где же ваша совесть.
Мы поднялись на десятый этаж, открыли номер, я с опаской заглянула – никаких следов Иванникова. Ни штанов его, ни носков разбросанных. Все чисто, тихо, пусто.