Дорога
Шрифт:
Когда Эмброуз предложил заплатить за поездку, она высказала соответствующую благодарность. Но маленький дешёвый отель в Брокен-Хилле явно не совпал с её ожиданиями. Прибыв на место, она почти сразу же отправилась в ближайший бар в самом плохом расположении духа. Там она шокировала всех посетителей своим обнажённым животом и громкими жалобами на скверные удобства гостиницы. Она пила до тех пор, пока не свалилась с ног. Эмброузу пришлось тащить её назад в комнату. Там она упала на кровать, как срубленное дерево, не в состоянии даже снять свои вельветовые брюки с заниженной талией и высокие сапоги на платформе.
На следующее утро они опоздали на похороны — всего на
На ногах у неё не было ничего, кроме колец.
— Ты же не собираешься показаться в таком виде, правда? — спросил Эмброуз, когда увидел её.
— Почему нет?
— Я вижу твою грудь.
— Ну и что? У тебя с этим какие-то проблемы?
Эмброуз пожал плечами.
— Думаю, что у меня нет, — признался он. — Правда, я не совсем уверен насчёт твоей семьи.
— Мне наплевать, с чем у моей семьи проблемы.
Как бы не так, подумал Эмброуз. С тех пор, как он познакомился с Джорджи, её самые жестокие проклятия всегда сыпались в адрес семьи, которая когда-то жила в Брокен-Хилле. Правда, сейчас члены её семьи были разбросаны по всей стране — они жили в Аделаиде, Мельбурне, Тасмании. Джорджи обвиняла свою мать в нарциссизме, своего отца — в садизме, своего отчима — в инцесте, а своего брата — во всех возможных грехах. Она вообще не говорила о своей сводной сестре и лишь иногда называла её «безмозглой наркоманкой».
До сегодняшнего дня она делала всё возможное, чтобы убедить своих друзей и знакомых, что она ничем не обязана своей семье.
— Если тебе наплевать на проблемы твоей семьи, — заметил Эмброуз, — тогда какого чёрта ты приехала сюда? Ты только издеваешься над своей ужасной мамочкой, своим фашистом-папочкой, своим нелюдем-братцем и своей шлюхой-сестрой. Зачем ты вообще приехала на эти похороны?
— Потому что моя бабушка была единственным нормальным человеком из всей семьи! — ответила Джорджи. — Я любила её, и мне будет её не хватать, и никто не заставит меня отказаться от участия в её похоронах!
Её глаза наполнились слезами, заставляя Эмброуза замолчать. Однако он скептически отнёсся к её словам.
Насколько он мог догадываться, это внезапное проявление горя было очередным представлением Джорджи. Она любила немного драматизма, и он с самого начала чувствовал, что она только для того приезжает на похороны бабушки, чтобы вызвать ярость родителей своим появлением в прозрачном топе, или поругаться с братом над гробом, или поспорить из-за оставшегося после смерти бабушки имущества. Честно говоря, он втайне надеялся, что она действительно устроит скандал своим разрушительным поведением, которым он сможет насладиться со стороны и о котором потом расскажет своему брату Тому или своему другу Джеймсу. Они всегда с удовольствием слушали о наиболее сумасшедших выходках Джорджи.
Возможно, Эмброуз и не приехал бы вместе с ней, если бы не предвкушал ещё один безобидный фейерверк. Кроме того, он заплатил за эту экскурсию. Теперь он должен получить вознаграждение за свои деньги.
К его большому удовлетворению, ход похорон полностью совпал с ожиданиями. Шокировав всех своим прозрачным нарядом, Джорджи без перерыва курила во время траурной службы (несмотря
Как всегда, алкоголь вырубил Джорджи ненадолго. Около половины четвёртого она снова встала и начала искать свою сумку с таблетками снотворного, натыкаясь на мебель и спотыкаясь о сумки со стонами и проклятиями. Тогда Эмброузу стало ясно, что они точно не покинут гостиницу до восьми утра — возможно, до девяти, если Эмброуз сам не вытащит Джорджи из постели. Как и следовало ожидать, когда стук в дверь возвестил о прибытии завтрака, Джорджи отказалась пошевелиться.
— Не-е-ет, — простонала она.
— Ты должна встать.
— Я не могу.
— Давай. — Он вытащил её слабое белое тело из-под одеяла и повёл Джорджи в ванную, где оставил её под душем. Когда она уже смогла стоять самостоятельно, опираясь обеими руками на кафельную стену ванной и опустив голову, тосты Эмброуза давно остыли. Сваренные яйца были чуть тепловатыми. Тем не менее, он мужественно съел свой завтрак (вновь призывая на помощь свою выдержку) и был готов принимать душ, когда Джорджи, наконец, вышла из ванной. Они обменялись взглядами, встретившись в дверях ванной комнаты: высокий Эмброуз с взъерошенными волосами, одетый в пижаму из чистого хлопка и широкий утренний халат, и Джорджи, невысокая, мокрая и обнажённая, не считая полотенца, обёрнутого вокруг волос. Несмотря на припухшие глаза, по утрам её лицо казалось удивительно чистым и нежным, прежде чем она успевала нанести яркий макияж и облачиться в вызывающую одежду.
Обычно утренний туалет Эмброуза занимал не больше пятнадцати минут. Он всегда делал одно и то же. За быстрым душем следовало бритьё, потом — освобождение кишечника, потом — одевание. Затем он чистил зубы, наносил на волосы гель и быстро приводил себя в порядок. Он выходил из ванной в безупречном костюме или великолепно подобранной одежде для отдыха, распространяя слабый аромат дорогой туалетной воды, с блестящими светлыми волосами, зачёсанными назад, и пылающим лицом.
Джорджи, напротив, могла провести около четырёх или пяти часов, готовясь к новому дню. Она тратила огромное количество времени на чтение газет, маникюр, выбор одежды, иногда занимаясь йогой в перерывах между этими делами. Она даже смотрела по телевизору музыкальные клипы или детские мультфильмы. У неё не было абсолютно никаких привычек. Обычно это не волновало Эмброуза, который уходил на работу раньше и никогда не был настолько глуп, чтобы приглашать по выходным на завтрак своих друзей.
Но будь он проклят, если ему придётся оплатить ещё одну ночь в этой дрянной гостинице только из-за того, что Джорджи не сможет взять себя в руки и покинуть номер к назначенному времени.
— Нет, — сказал он, выхватывая пульт из её белоснежных пальцев. — Никакого телевидения.
— Эй, какого чёрта!
— Время — деньги, ясно? Мы должны покинуть номер к десяти.
— Я успею!
— Нет, не успеешь. Только не с телевидением. Давай, собирайся. Что ты собираешься надеть?