Дорогами Чингисхана
Шрифт:
Весь следующий день мы взбирались, сначала по узкой теснине под названием долина Белого Жеребца, затем дорога уперлась в склон горы. Мы свернули в сторону и стали подниматься по горной тропинке, пока не забрались на высоту, где уже не росли деревья. Из-за узкой тропинки мы в основном ехали, растянувшись цепочкой, и собирались вместе только на террасах. Большую часть пути мы ехали молча, занятые собственными мыслями, зная, что впереди ждет очередной вечер, когда можно будет поговорить о событиях дня. Иногда Пол, который примечал точку, с которой открывался подходящий для фотографирования вид, уносился вперед. Делгер вечно сновал туда и сюда, покрикивая и посвистывая. Ариунболд плелся где-то центре, не особенно себя проявляя, а Байяр, как всегда, поддерживал присутствие духа шутками и замечаниями насчет пьяных аратов, которых
Сильно за полдень мы пересекли водораздел и осторожно начали спускаться по противоположному склону. Он был таким крутым, что одна из неуклюжих дареных лошадей потеряла точку опоры и катилась по склону ярдов десять, прежде чем смогла опять встать на ноги. У подножья горы мы зашли в одинокий гыр, поставленный у верхней границы летних пастбищ. Его занимала молодая пара, настолько бедная, что жили они в этом маленьком гыре, потрепанном и выцветшем, всю обстановку которого составляли помятая печка, кровать и два деревянных ящика. Больше у них не было ни мебели, ни зеркала, ничего не висело на стенах, а земляной пол ничем не застилали. Зато у них имелись трое детей не старше трех лет. Это жилище стояло на такой высоте, что по берегам речки кое-где до сих пор, в конце июля, виднелся голубоватый лед. Напоминание о суровости природы подкрепил Док: по его словам, хотя в долинах Хангая расположены чудесные леса и луга, температура подстилающей породы не поднимается выше нуля. Этот горный массив является одним из самых южных районов вечной мерзлоты.
Но даже здесь от нас ожидали соблюдения ритуала вежливости с выпиванием обязательных трех чашек айрака. Еще двадцать минут пути вниз, в долину, и мы обнаружили семью гораздо более зажиточную, где хозяйка — полная, хлопотливая, веселая, явная глава семьи — указала нам на маленький гыр, который, как оказалось, был специально отведен под кухню и склад провизии. В нем она растопила печку и напекла маслянистых лепешек с топлеными сливками, и мы с Полом снова решили, что монгольская кухня в наших глазах реабилитирована. Муж хозяйки вызвался ехать несколько миль с нами, чтобы провести нас вброд через разлившиеся речки, которые стали опасными. Когда Байяр обмолвился, что вечером мы собираемся ставить лагерь, а еды у нас очень мало, хозяйка дала нам в дорогу железный бидончик топленых сливок, который пастухи крепко привязали к тюкам с поклажей. К сожалению, нашу флягу для этого приспособить не удалось. Как ни пытались мы накрепко завязать ее полосками материи, при каждом движении лошади содержимое просачивалось из-под крышки. Особенности тряской походки монгольских лошадей таковы, что через два часа, когда ставили лагерь и открыли бидон, мы обнаружили, что сливки сбились в твердое масло.
Пьяница умудрился где-то раздобыть пластиковую емкость и залить туда галлон шимин архи. По пути он переправлял его в свою утробу, знаками призывая и нас приложиться, пока Тихий наконец не поддался искушению. Потом мы перешли очень опасный поток, и они с Делгером поехали рядом, передавая емкость друг другу, пока Пьяница, который и так уже был хорош, совсем не захмелел. Наш проводник показал на перевал, куда следовало идти дальше, и повернул домой, но и мы скоро бросили свои старания. На полпути вверх оказалось, что лошади слишком устали для долгого подъема, и темнота застигнет нас в местах необитаемых. Тогда мы развернулись, спустились с горы и нашли ничем не лучшее место стоянки, в сырости, между руслами двух горных ручьев.
Глядя вниз, на пройденную нами долину, мы наблюдали, по крайней мере, 15 миль простора без всяких признаков человеческого жилья — ни гыров, ни пасущихся стад. Наш отряд затерялся в одной из долин, прорезающих Хангайский горный массив, и нас
Тем вечером мы с Полом попытались вмешаться в кулинарный процесс Байяра. Днем Док отыскал дикий лук, распознав его по бледно-фиолетовым цветам. Мы накопали около двух дюжин луковиц и набрали несколько фунтов маленьких круглых грибов. Мы с Полом одолжили котелок и свежесбитого масла и нажарили к байяровской бараньей похлебке грибов с луком. И каждый раз, когда с надеждой поддевал ложкой то, что принимал за вкусный и сочный гриб, я обнаруживал, что жую очередной кусок мягкого жира с овечьего хвоста. С тех пор я стал придирчив к состоянию и вкусу пищи.
Глава 10. Скотоводы
На перевале, которого мы достигли на следующий день к 11 часам утра, стояло самое большое обо, какое мне довелось увидеть в Монголии. Оно, должно быть, весило тонн сорок и представляло собой камни и обломки скал, сложенные в кучу путешественниками, благодарившими местных духов за благополучно преодоленный подъем. Если к этой пирамиде добавить камень или обойти ее с почтением, согласно буддийским верованиям, можно искупить грехи и заслужить более удачное рождение в следующей жизни. Многие годы человеческих усилий и почитания создали это необъятное нагромождение камней, которое продолжает расти и поныне. Оно будто насмехается над тщетными усилиями партийных активистов, еще недавно пытавшихся извести все обо и сравнять их с землей, как плоды суеверий и пережитки прошлого.
Нетрудно догадаться, почему это место считалось важным для путников и здесь сочли нужным поставить этот монумент. Мы достигли естественного рубежа. Объехав по ходу солнца этот межевой знак, мы приостановили лошадей и обернулись посмотреть на край узких, глубоких долин и лесистых гор, который оставили за спиной. Впереди деревьев не было. С того места, где мы остановились, местность опускалась отвесными ступенями, голыми или усыпанными щебнем. Здесь и там гребнями и отдельными пиками виднелись выходы твердых пород. Внизу, в долинах, пастбища выглядели куда более скудными и блеклыми, их усеивали круглые валуны. Этот пейзаж был суровым и голым по сравнению с центральным Хангаем, а вдалеке виднелись горы, за которыми лежала Великая Монгольская пустыня. Где-то еще дальше, через полтысячи миль находилась провинция Баян-Улэгэй, где Ариунболд и Герел первоначально запланировали оставить лошадей на зимовку.
Словно еще больше подчеркивая суровый характер этого края, первый же встреченный нами гыр представлял унылую картину. Мужчина и четверо детишек жили очень бедно. Здесь не было цветных деталей обстановки, никаких украшений — только набор необходимых кастрюль и сковородок, печка да несколько одеял на постелях. Дети вели себя тихо и выглядели вялыми. Они стояли, будто в оцепенении, и молча смотрели на нас. «Их мама недавно умерла, — шепотом пояснил Док. — Семья еще держится, но им сейчас очень тяжело. Если отец не сможет быстро найти другую женщину, он долго не протянет. Ему придется оставить детей на дедушку с бабушкой и ехать в город на заработки или, может быть, в центр сомона — разнорабочим. Чтобы выполнять повседневную работу, пастуху нужна жена. Без помощи женщины вести пастушескую жизнь невозможно».
Такова правда жизни бедного арата. Жизни на грани, в окружении скудных ресурсов и безжалостной природа. Чтобы местная коммуна человека прокормила, обеспечила заработком и самым необходимым, нужно самому являться трудоспособной единицей. А на должность скотовода найдется достаточно желающих из числа женатых мужчин. Арат получает такое крошечное жалованье, что у него никогда не бывает сбережений. Ни о какой экономической защищенности или независимости и речи не идет. Но покупать в сомонном центре ему приходится очень немногое. Он живет в гыре большую часть зимы, а летом заезжает в центр время от времени. А редкие поездки в город организует, видимо, коммуна, либо арат может прокатиться с попутным грузовиком. Некоторые, к сожалению, едут в город, надеясь устроиться на работу, пополняя и без того уже перенасыщенный рынок труда.