Дорогами Чингисхана

Северин Тим

Семья не отпускала нас до тех пор, пока Пол не сделал снимки. Все расположились перед объективом. Самга надела тувинский национальный костюм и взяла на руки спеленатого младенца. Пол, которого, как и меня, впечатлила чистосердечность Самги, задал ей под конец вопрос, какой совет она дала бы молодому поколению? Старуха ответила, не задумываясь. «Я сказала бы: „Уважайте природу, которая есть все, что вас окружает! Берегите реки и ручьи, потому что они дают вам воду для питья! Берегите небо и воздух, которые вас согревают! И берегите землю, потому что она кормит вас!“» Что ж, мудрость тувинской шаманки — истинная мудрость на все времена.

Глава 16. Вечный

образ

Главная цель моей поездки в Монголию заключалась в том, чтобы изучить, несколько сохранился в стране традиционный уклад жизни. Поездка меня не разочаровала. Прошел почти месяц с тех пор, как мы с Полом выехали за ворота монастыря Эрдени-Дзу в сопровождении наших монгольских спутников и табуна запасных лошадей и объехали каменную черепаху Каракорума — памятник империи Чингисхана. За это время мы повидали горы Хангая в пору весеннего цветения. Полной противоположностью им предстал выстуженный Хэнтэй. Мы повстречали казахов, которые охотились с орлами, побеседовали с шаманкой, счастливо избежали соприкосновения с Черной Смертью и стали свидетелями того, как возрождается буддийская вера под руководством семидесятилетних лам, избежавших «большой чистки» тридцатых годов.

После беседы с Самгой я вернулся в Улан-Батор вместе с Полом и Доком. Там мы поинтересовались, как идут дела у Ариунболда, Байяра и Делгера. Но новостей не было. Никто ничего не слышал. Им предстояло добираться до Баян-Улгия по засушливым равнинам, и, кажется, путь занял больше времени, чем предполагалось изначально. Только в январе следующего года Док написал мне, что всадники в сентябре добрались до Баян-Улгия. Точной даты он не знал, поскольку видел Ариунболда лишь мельком, но порадовался, что хотя бы три человека проявили достаточно упорства, чтобы пройти маршрут до конца. Я согласился с ним. Это была великолепная попытка. Однако средняя скорость всадников составила две трети от той, над которой спорили Ариунболд и Герел. Я надеюсь, что если амбициозный план по конному путешествию на Запад все же воплотят в жизнь, этот факт примут к сведению.

Сам Ариунболд прислал мне вежливое поздравление с Новым годом, но не упомянул ни о результатах поездки, ни о том, когда состоится великий трансконтинентальный поход. Немного больше информации я получил из фильма, который снял и прислал мне Байяр. Там была сцена, когда пришлось подковывать лошадей. Это не входило в первоначальный замысел, и проделали работу довольно небрежно. Лошадей повалили на землю, и какой-то местный «умелец» приколотил самодельные подковы обычными гвоздями. Я решил, что копыта монгольских лошадей достаточно крепкие, чтобы разок-другой выдержать такую процедуру, но если повторять ее многократно, то долгого пути они не выдержат.

Из письма Дока я узнал также, что дареных коней оставили зимовать в Баян-Улгие. Кажется, путешественникам все же удалось справиться с предубеждением против казахов-коноедов, поскольку монгольского табунщика они там не нашли. Хотя бы один урок из этой экспедиции извлечен — теперь они будут доверять доброй воле тех, кто им встречается на пути, и сотрудничать с ними. Но Док не знал, вернулся ли Герел в состав группы и продолжат ли Байяр и Делгер в следующем году путь через Алтай и Казахстан — следующий этап пути к Франции. Со стороны это предприятие кажется весьма сомнительным. На территории Советского Союза царит гражданский и экономический хаос. Трудно поверить, что правительства советских республик станут тратить время и силы на кучку монгольских всадников.

Да и в самой Монголии появилось немало проблем. Страна ощутила дуновение ветра перемен. То лето, когда мы с Полом путешествовали верхом, оказалось последним для старых

порядков Монгольской Народной Республики. Кончилось спокойное время, когда СССР оказывал помощь и давал указания. С монгольской земли выводили не только советские войска и военные базы. Иссякала советская экономическая помощь — правительство находило другие объекты вложения средств, поважнее. На душу населения Монголии перечислялось значительно меньше помощи, чем Кубе — любимому чаду Восточного блока.

Еще хуже стало, когда советское правительство потребовало вернуть часть помощи, которая составляла государственный долг Монголии. Это требование Монголия выполнить не смогла, и наказанием явилось прекращение поставок дешевого топлива, от которого зависело монгольское хозяйство. Встала транспортная система, замерла система распределения ресурсов. Создалась нелепая ситуация: в стране, где чрезвычайно велико поголовье скота, будь то овцы, лошади, коровы или козы, столицу не могли обеспечить мясом. Овощам тем более неоткуда было взяться.

Док написал мне, что в Улан-Баторе ввели питание по карточкам. Зимой из государственных продуктовых магазинов исчезла баранина, на черном рынке изредка можно было достать верблюжатину. Мука стала редкостью, ею торговали из-под полы. В западной прессе появились статьи о том, что домохозяйки Улан-Батора выметают пыль из кладовок вместе с просыпанной мукой, а потом говорят, что купили ее на черном рынке.

Страна, которая до этого экспортировала излишки продуктов, столкнулась с угрозой голода. Правительство обратилось за гуманитарной помощью к Японии и получила вместо пищи подачку в виде архи в бутылках. Печальные сообщения о жизни в столице побудили нашего знакомого господина Гомбо обратиться с призывом к аратам, чтобы те налаживали жизнь в своих сомонах, а не ехали в голодный и перенаселенный Улан-Батор.

Если обратиться к истории, можно узнать, что всякий раз монгольский народ, переживая жестокие потрясения, начинал вспоминать Чингисхана. В 70-х годах XIX века Пржевальский упоминал слух о том, что спустя века китайского владычества во Внутренней Монголии Чингисхан вернется. Считалось, что Чингисхан в своей могиле в Ордосе лежит «просто во сне, чего не дано никому другому из смертных». В 1911 году во Внешней Монголии поднялось восстание против власти китайцев, и снова монголы надеялись, что Чингисхан придет к ним на помощь. В смутные времена имя Чингисхана подхватили чужеземцы. Когда «Безумный барон» Унгерн провозгласил себя воплощением Чингисхана, пусть он был белокожим прибалтом, его поддержали многие ламы, управлявшие в то время Ургой.

За поколение до этого во Франции вышел исторический роман некоего Шаюна под названием «Голубое знамя». Эта книга населяет мир Чингисхана благородными рыцарями и дамами, монголы в ней совершают безумные подвиги и наделяются сверхчеловеческими способностями. Вся книга является чистой воды романтикой, написанной чужеземцем, но ее перевели на монгольский язык, и она стала очень популярна среди монголов, которые до сих пор очень любят сказки и притчи о деяниях Чингисхана.

После того как я провел много времени с табунщиками в скитаниях по стране, мне гораздо понятнее настроения аратов, почитающих память Чингисхана. Их жизнь столь сурова, что они радуются любой яркой краске. Немаловажно еще их представление о жизни «настоящего» монгола. «Настоящий» монгол не живет в Улан-Баторе, — только на воле, с табунами. Где бы мы не проезжали, в Хэнтэе или Хангае, в краю пастухов или погонщиков верблюдов, всюду аратам была близка и понятна идея нашего путешествия — проехать по стране дорогами Чингисхана и вспомнить традиции средневековой почты.