Дорогая Иви

Уорд Дж. Р.

— Ты можешь быть честна со мной. — Сайлас посмотрел на нее. — Я знаю, что просто не будет.

— Во-первых, я бы не стала проявлять неуважение, скрывая или пытаясь завуалировать правду. И, во-вторых, как правило, я не сосредотачиваюсь на конце. Я пытаюсь обратить внимание пациента на текущий момент. Я честно говорю пациентам, что мы никак не можем остановить необратимые процессы в их организме. И потом спрашиваю, что они хотят сохранить, какую свою частицу? Что они считают самым важным в себе? Что мы могли бы помнить и почитать? Кого им нужно было увидеть?

Кого бы они хотели видеть? Реальность для умирающего человека, который пока еще жив, ничем не отличается от реальности живого человека, который когда-нибудь неизбежно умрет. Понимаешь, что я имею в виду?

Сайлас кивнул и закрыл глаза.

Сердце разрывалось от осознания, что он словно постарел на сто лет за последние сутки.

Было сложно сдерживаться и не зареветь… но она не могла позволить себе это в его присутствии. В календарном смысле она знала Сайласа всего ничего, но она хорошо изучила его характер, и, увидев ее слезы, он потратит остатки сил на то, чтобы успокоить ее.

Смотря на темные ресницы, лежавшие на его щеках, она твердо верила, что Дева-Летописеца целенаправленно свела их вместе: кто-то должен был помочь ему отойти в Забвение… а она должна была познать любовь.

Как бы ненавистно ни было признавать, но под своей жесткой я-не-так-романтична-как-Рубиз броней скрывалось одиночество. Тихое, одинокое место, и она сомневалась, что судьба дарует ей что-то посерьезней интрижки на одну ночь.

Разумеется, то, что она получила, имело обратную, далеко не радужную сторону, не так ли?

— Я прожил долгую жизнь. — Голос Сайласа был слабым, и он сделал пару медленных вдохов. — Многое повидал. Столько всего изменилось за последние четыре столетия. Я знал хороших людей и знал плохих, совершал поступки, которыми горжусь, и те, о которых жалею. Я ничем не отличаюсь от остальных.

— Чем ты хотел бы запомниться? — прошептала она.

Подняв веки, он встретил ее взгляд.

— Моя любовь к тебе. — Он медленно моргнул. — Я хочу, чтобы меня помнили за любовь к тебе. Из всех мест, где я побывал, и людей, которых знал, из всего, что я сделал… любовь к тебе характеризует меня лучше всего прочего. Ты — лучшее во мне, часть меня, часть моей души. Любовь к тебе… составляет суть меня.

Иви расплакалась, хотя понимала, что не стоит уступать эмоциям.

— Сайлас…

— Прошу, не забывай меня. Знаю, наверное, я должен сказать, чтобы ты двигалась дальше и вспоминала то короткое время, что было даровано нам… просто… сохрани меня в своем сердце, куда бы ты ни отправилась. Это станет той жизнью, которую я хотел прожить, наслаждаясь временем и здоровьем рядом с тобой.

— Обещаю, — выдохнула она. — Я никогда, ни за что тебя не забуду.

Когда он не ответил, Иви взяла его ладонь и положила поверх своего сердца.

— Здесь. Ты здесь навечно.

— Я постараюсь вернуться к тебе, — прошептал Сайлас. — Во снах… я найду тебя… в твоих снах… люблю… тебя… дорогая… Иви….

Внезапно заверещало оборудование за койкой, многочисленные сигналы тревоги звали на помощь.

Когда Рубиз и три

других медсестры влетели в палату через дверь для персонала, Иви подскочила на колени и быстро оценила ситуацию. Остановка сердца. Его сердце не билось.

— Опустить койку! — рявкнула она. — Опустите мне койку!

Короткое мгновение медсестры и ее кузины стояли, не шелохнувшись. Но потом сразу перешли к действиям. Иви проверила дыхательные пути Сайласа и затем склонилась над ним, чтобы начать непрямой массаж сердца.

— Где реанимационная тележка?! — закричала Иви, делая ритмичные нажатия на его грудь. — Нам нужен дефибриллятор! Сайлас! Останься со мной… не уходи, еще рано, оставайся со мной…

***

К трем часам утра Сайласа удалось стабилизировать… это были хорошие новости. Плохие? Он так и не пришел в сознание, и пришлось подключить искусственную вентиляцию легких.

Его бедное сердце не выдержало натиска вышедшего из-под контроля иммунитета, мускулы просто отказались дальше выполнять свою функцию. В тот момент ситуацию спас лишь комплекс последовательно вводимых препаратов… и кровь, которую она умудрилась спустить по его пищеводу примерно два часа назад.

Но это — кратковременное решение проблемы, и это понимали все.

Хэйверс был на операции, а потом ассистировал при сложных родах, поэтому сейчас они просто ждали его заключительной оценки того, что все медсестры, включая саму Иви, знали и без него.

Во всех смыслах Сайлас уже ушел.

Осталась только погибающая оболочка.

Иви села на край койки и взяла его безжизненную руку.

— Сайлас, я люблю тебя. Я так рада, что мы встретились.

Сейчас она не стала сдерживать слезы, хотя она верила, что пациенты, пребывающие в коме, осознают происходящее вокруг, несмотря на отсутствие сознания.

Почему им приходится прощаться так рано…

— Иви?

Услышав тихий голос, она подняла взгляд. Рубиз стояла с другой стороны койки, обхватив себя руками и подавшись всем телом вперед, словно пыталась привлечь ее внимание как можно деликатней.

Иви ладонями вытерла лицо и попыталась выдавить улыбку.

— Привет. Как дела, кузина?

Или что-то в этом духе. Она плохо понимала, что говорит.

— Кое-кто хочет увидеть тебя.

— Да. Конечно. Сейчас.

Она не подумала спросить, кто пришел. С другой стороны, ее не волновало ничего, только эта больничная койка.

— Где?

— В коридоре.

Рубиз кивнула в сторону выхода из палаты. Иви встала и смахнула слезы, упавшие на униформу. Потом двинулась вперед, переставляя ноги, через арочный проем и гостиную, в коридор…

Она застыла как вкопанная.

— Я подумала, что сейчас тебе нужен дуб, на который можно опереться, — нежно сказала Рубиз позади нее.

Отец Иви стоял посреди коридора, байкерскими ботинками на дорогой ковровой дорожке, упершись руками в бедра, его татуировки блестели под низким потолочным светом, ведь он, разумеется, пришел без куртки.